По расчету (СИ)

Джереми, допоздна трудившийся на конюшне, не всегда заставал своих «помощников» за работой, и ещё не видел Доминика в новой одежде. Нико нравился ему и прежде, но теперь, увидев его не в скромном чёрном наряде, а в элегантной одежде, подчёркивавшей его фигуру, оттенявшей его прекрасные волосы и фарфоровое кукольное личико, был сражён. Скромный воробушек превратился в райскую птицу, и Джереми особо остро ощутил свои зарождающиеся чувства к нему. Чувства эти были приятны, но альфа стыдился их. Не прошло даже месяца с тех пор, как скончался Гарри, и Джереми казалось кощунством его так неожиданно вспыхнувшее новое чувство.

– Доминик, – альфа замялся, не зная, с чего начать разговор. – Вы выглядите как настоящий богатый господин.

Доминик вспыхнул и потупился.

– В этом нет моей заслуги… Как малыш?

– Он спит.

Оба чувствовали, как нелепо выглядит их несвязный разговор со стороны, но ничего не могли поделать со своим смущением.

– Я… ну тогда я пойду? Вы справитесь самостоятельно? – Доминик неловко топтался на пороге, не зная, что лучше – выйти или войти.

– Да, конечно, я сам… Спасибо за помощь… Без вас я бы не справился. Спасибо.

– Не за что, – Нико поторопился выйти из комнаты и, закрыв дверь, привалился к ней спиной и закрыл глаза, силясь собраться с мыслями.

Джереми давно нравился ему, но трогательная сцена с младенцем подействовала на него как ветерок на тлеющие угли, и юноша ощутил, как сердце бешено бьётся в его груди, как пылают щёки, как дрожат от волнения руки. Неужели, подумалось ему, он наконец-то обретёт счастье? Неужели после стольких унижений найдётся человек, который будет с ним не для того, чтобы растоптать и удовлетворить свою похоть? Неужели любовь суждена и ему? Доминик почувствовал, как дрожь проходит по его телу от головы до пяток, и вспомнил, что так и стоит у дверей своего возлюбленного, и тот может выйти в любой момент.

Чтобы избежать неловкой ситуации, Доминик двинулся обратно, в их общую с Чарли комнату, когда в тёмном проёме коридора его взгляд выхватил знакомый силуэт. Юноша остановился и с ужасом понял, что замечтался и забылся, а значит, потерял бдительность. Дежа вю было почти полным, за исключением двух вещей: в прошлый раз Уильям был пьян, а рядом был Чарли. Теперь достаточно было взгляда на графа, чтобы понять, что он трезв, а рядом никого не было, чтобы позвать на помощь. Доминик опрометью бросился назад, к Джереми, но Уильям был быстр, как дикое животное, и юноша даже ничего не понял, когда кубарем полетел на каменный пол, едва успев прикрыть руками лицо. Удачно подставленная подножка дала графу пару секунд, которых оказалось достаточно, чтобы поднять оглушенного ударом мальчика на руки и отнести в ближайшую открытую комнату.

На этот раз Уильям поступил умнее. Предыдущая попытка овладеть одним из омег была вызвана опьянением, теперь же графом двигал холодный расчёт. Он действовал тихо, молча и заранее убедился, что мальчик будет один. У него были ключи от всех дверей пустовавшего крыла, и подобрать нужный оказалось легче лёгкого. Бросив всё ещё бесчувственного мальчика на кушетку, обёрнутую чехлом, он пару минут повозился с ключами и, закрыв дверь, неторопливо подошёл к начавшему приходить в себя Доминику.

Мальчик понял, что на этот раз спасения ждать неоткуда. Граф навис над ним, словно изваяние, буравя его тяжёлым, похотливым взглядом холодных серых глаз, и Доминик весь сжался, предчувствуя ещё одну порцию боли, унижения и ненависти.

– Что же, ты думал, что убежишь от меня? Ты – моё. Я выкупил тебя, и если бы не это, ты гнил бы в провинциальной тюрьме, хлебал вонючую жижу трижды в день и спал на гнилой соломе.

– Лучше спать на соломе, чем быть вашим, – дрожащим от негодования и ненависти голосом выдавил из себя юноша. Граф передёрнулся от знакомых слов – то же самое сказал ему Теобальд.

– Смотри-ка, подстилка герцога даже цитирует его изречения. Как это мило. Что же, разговоры в сторону. Ко мне.

– Нет, – Доминик упрямо сжал губы.

Граф наотмашь ударил его по лицу. Звякнули серёжки, слетела с головы шляпка. Разъярённый Уильям запустил левую руку в густые волосы, собранные в причёску, и оттянул голову мальчика так, чтобы видеть его лицо. Рука снова поднялась и снова опустилась, струйкой стекла кровь из носа. Доминик даже не вскрикнул.

– Ах, как же ты хорош в барских тряпках. Как же это я раньше не додумался разрядить тебя как знатного выскочку? Это прибавляет тебе цены. Я бью тебя, и передо мной уже не грязная деревенская потаскуха, а чёртова оскорблённая невинность. А ну иди сюда, ты! Уж я-то знаю тебе цену, паршивец! Ко мне!

– Нет! – голос Доминика срывался. – Отпусти меня! Негодяй! Чудовище!

Граф не стал больше тратить слова. Ухватившись обеими руками за грудки блузы, он дёрнул в разные стороны, забренчали по полу пуговицы. Доминик, готовый умереть от одной мысли, что мерзавец хоть ещё раз до него дотронется, отчаянно закричал и забился с неожиданной для самого себя силой, не желая больше принадлежать ненавистному графу.