По рукам и ногам

Мы шли мимо витрин маленьких магазинов и лавочек, половина из которых оставались закрытыми: книжные и антикварные лавки, товары для рукоделья, кофейни. У одной из них я вдруг остановилась как вкопанная. «Запах корицы». Я невольно закусила губу и оглянулась на Кэри. Это была его сеть, партнёрская. Кондитерская с лучшими пирожными в городе. По слухам, конечно же, попробовать ничего оттуда мне так никогда не доводилось.

Витрина подсвечивалась неярким медовым светом, лампочками по краям, на покрытых вздымающимся шёлком полках стояли торты, пирожные, эклеры: шоколадные, бисквитные, щедро политые взбитыми сливками или просто глазурью.

Рядом с бордель-кафе был один из их магазинчиков. Когда мне случалось ходить мимо, я всегда задерживала дыхание. Иначе восхитительный запах корицы и свежей выпечки острыми кольями застревал под самым сердцем. Я почти ненавидела его за это.

Ланкмиллер, видимо, чтобы вывести меня из ступора, прибегнул к своему козырю. Я почувствовала, как его ладонь коснулась кожи чуть выше колена, правда, почти сразу же принялась подниматься выше, заставляя очень отчётливо вспомнить о том, что я в платье и что под ним нет ничего.

Я принялась отпихиваться от мучителя локтями, сопровождая это злобным кошачьим шипением.

– Ты что творишь, прекрати. Не… делай этого.

Ладонь поднялась выше и скользнула к внутренней стороне бедра.

– Ну хватит, хватит, всё, не нужно надо мной издеваться. Идём уже, холодно.

– Как скажешь, – согласился Ланкмиллер, будто это не он только что устраивал мои пытки с таким дьявольским вдохновением.

По поводу его дома в Витторизе я испытывала противоречивые чувства. Он был самым милым из тех, что мы вообще видели за сегодня: два этажа, красная двускатная крыша, балконы и окна с большими резными ставнями. Перед крыльцом на краю дорожки склонился фонарь, похожий на старинный, газовый, будто сошёл со страницы книжки со сказками. Изящные узорчатые перила и густо увитая плющом терраса на входе. Это тихое, уютное место угрожало стать моей тюрьмой. Здесь меня запрут с этим уродом, которому лишь отдалённо знакомо понятие человечности, который в неё играет, как будто он на сцене драного провинциального театра.

Ланкмиллер первый этаж даже осматривать не стал, сказал, что он для прислуги и гостей и, кроме столовой, здесь буквально нет ничего интересного. На втором этаже располагался просторный рабочий кабинет, две спальни: одна большая, с огромной кроватью, ночниками по стенам, вторая маленькая совсем, только кровать, гардероб и большое окно с пыльным подоконником, выходившее во двор.

– Ах, какая красота, – томно пропел Кэри, скользнув пальцем по перилам винтовой лестницы, – тишина и покой. Знаешь, что? Иди-ка в спальню и подожди меня там.

Пользуясь предложением остаться в одиночестве хотя бы на время, я скользнула в просторную комнату, притворив за собой дверь. Это место можно было даже назвать уютным: светлый лёгкий тюль, словно из взбитых сливок, свисал до самого пола, с левой стороны к окну было придвинуто глубокое кресло с чуть потёртым правым подлокотником. Оставленный на нём плед с густой пушистой бахромой всему интерьеру придавал какой-то чуть сиротливый вид. Я мельком осмотрелась, не теряя надежды на лучшее, но окончилось это разочарованием, потому что нижнее бельё по-прежнему нигде не обнаружилось. Вот прикарманю его семейники, будет знать. Он вообще носит семейники?

Ланкмиллер, словно в ответ на мои мысли о нём, появился в дверях большой спальни и кивком указал на кровать.

Я отвлеклась от занимательного изучения вида из окна и перековыляла в указанное место, присела, свесив ноги, и выжидательно уставилась на хозяина. Тот встретил этот взгляд с титаническим равнодушием, у него было не очень приятное лицо, кислая какая-то мина, как будто ему сейчас нечто неприятное предстоит. Он наклонился, выудил из-под кровати что-то определённо тяжёлое и противно бряцающее, я едва только потянулась посмотреть, как цепь сомкнулась на моей голени.

– Кэри, что ты сделал? – прошептала я, потому что едва ли меня хватило бы на большее. Он знал, что его ответ ни к чему. Я прекрасно видела, что он сделал.

– Без истерик, – неприязненно морщась, предупредил мучитель. – Она достаточно длинная, не будет мешать передвижению по комнате. Уборная там, тоже достанешь, – он указал на неприметную белую дверь в углу, выпрямился и в упор на меня взглянул.

– Ты… не видишь во мне человека, да?

– Поверь, это для твоего же блага. Сниму, если научишься вести себя хорошо. – Он потянулся, чтобы потрепать меня по щеке, но я увернулась от этой ласки. – Ну и кто это тут заливал, что никогда не плачет?

Напрасная попытка разрядить атмосферу.

– Не дождёшься, – ресницы пришлось опустить. – Я… Меня, блин, от ненависти трясёт.

– Ясно, – он таким голосом это сказал уставшим, будто это я тут замотала его вконец своими выкрутасами.

– Сажать на цепь – и для моего же блага? Спасибо большое тебе, хозяин, – глухо проворчала я ему вслед, в дверь, захлопнувшуюся у него за спиной.