По серебряному следу. Дворец из стекла

Один из воронов опустился на плечо своему повелителю. Лиска улыбнулась ворону, и он обернулся зарянкой. Том Хьярта сверлил ее взглядом, исполненным тоски и неизбывного гнева.

– Исчезните! – воскликнул он. – Вон из моего дома, пока вам не пришлось изменить свое мнение о моей магии!

Зарянка вновь превратилась в ворона, а остальные тени кружили над Джекобом и Лисой, как стервятники над добычей. Джекоб взял Лиску за руку и потянул ее к выходу.

– Скажите ниссе там, на улице, – раздался им вдогонку хриплый шепот Тома Хьярты, – если они и дальше будут нарушать мой ночной покой, я их растопчу собственными ногами.

У двери Лиска еще раз оглянулась, но он уже исчез.

Когда она закрыла дверь, вороны растворились в тишине, и остался только безмолвный темный дом, в котором о мире вокруг рассказывал лишь отдаленный щебет флейт ниссе.

Та самая песня

Небо над заснеженными крышами Стокхольма еще не посветлело, когда Джекоб и Лиска вместе с ниссе вернулись на Скомаркаргатан.

Харвард Асбьорнсен ждал их в мастерской с каким-то узкоплечим стариком. Одежду старика не раз латали, и, если присмотреться, на тыльной стороне морщинистых ладоней можно было заметить крошечные мерцающие чешуйки. Матерью Оле Ваттенкрассе была дочь крестьянина из Виммерби, а имени его отца она никогда никому не называла, но ходили слухи, что им был стрёмкарлен. Старый уличный скрипач и Харвард Асбьорнсен были знакомы не один десяток лет. Оле Ваттенкрассе играл свои песни днем и ночью, в домах и на улице, в любую погоду, а ловкие руки Харварда Асбьорнсена заботились о том, чтобы скрипка старика при всем при этом оставалась в целости и сохранности. В качестве оплаты он требовал лишь сыграть одну народную мелодию, которую Оле Ваттенкрассе исполнял, как никто другой.

Когда Джекоб вынул из бездонного кисета скрипку, два десятилетия провисевшую молча на стене у Тома Хьярты, глаза старого скрипача округлились, и пальцы его чуть ли не с благоговением сомкнулись вокруг стройного грифа и идеально округлого корпуса.

– Айкинскьялди, принеси лошадку! – проскрипел Асбьорнсен, и ниссе в ожидании собрались на верстаке у него за спиной. Трое помогавших Джекобу и Лиске на обратном пути раз двадцать извинились за то, что какое-то время не могли издать ни звука – все из-за кошки! Ниссе с котами не очень-то ладят.

Айкинскьялди появился в халате: как-никак глубокая ночь на дворе. Грудь его покрывала черная борода – ни дать ни взять медвежья шерсть. Однако при виде скрипки, которую так почтительно сжимал в руках Оле Ваттенкрассе, даже карлик сделался, похоже, чуть менее угрюмым. Снятую им с одной из полок маленькую лошадку вырезал не тролль. Асбьорнсен играл с ней еще ребенком, а до него – его отец и отец отца. Такие даларнские лошадки в Свериге повсюду. У некоторых пририсованы поводья и седла, другие – пятнистые или в полоску. Эта была красной, под цвет дому Асбьорнсена, с сине-желто-красными поводьями. Карлик поставил ее на мозолистую ладонь тролля, и тот кивком велел Оле Ваттенкрассе начинать.

Старик так осторожно коснулся смычком струн, словно боялся повредить их натянутым на смычке конским волосом.

Первый звук, пропетый скрипкой в ночь, напоминал звук пробуждения от долгого, глубокого сна. Однако затем она наполнила мастерскую такой сладостной музыкой, что у Лиски на глаза навернулись слезы. Красная лошадка на ладони Асбьорнсена взбрыкнула и закружилась. В такт мелодии, которую пела скрипка, она вставала на дыбы и мчалась вверх по руке тролля, останавливаясь лишь у него на плече.

Оле Ваттенкрассе следил за ней взглядом, и на морщинистых губах у него играла счастливая улыбка. Казалось, с каждым извлекаемым из скрипки звуком он становится чуть моложе. Смычок плясал по струнам все быстрее, а в ушах у Лиски шумела река, и в водах этой реки преломлялись солнечные лучи. Ей чудилось, что она ощущает на коже пену и прохладная вода ласкает ей щиколотки. Она видела обросший ракушечником замок на дне какого-то озера, косяки рыб и водяных, белых речных коней – бекахестов, как их называют на севере, – и необыкновенной красоты водяного с длинными черными волосами, играющего на скрипке под пенящимся водопадом. Когда Оле Ваттенкрассе опустил смычок, ей с трудом верилось, что она по-прежнему в мастерской тролля, но видения исчезли, и лошадка вновь стала всего лишь резной игрушкой.

– Да, это скрипка стрёмкарлена, – сказал Оле Ваттенкрассе, кладя ее Джекобу на колени. – Сердечное спасибо, что позволили мне сыграть на ней. К сожалению, отец мне свою пока не завещал. Он наверняка сам будет играть на ней еще много столетий, высоко наверху, в диких лесах, где ему внимают медведи и волки. Он предпочитает несколько более необузданных слушателей, – прибавил старик с улыбкой. – Как и большинство стрёмкарленов.

Джекоб провел пальцами по струнам, словно надеялся еще немного послушать эту песню, а затем натянул на тонкий гриф бездонный кисет, и скрипка вновь исчезла в его колдовских безднах.