По серебряному следу. Дворец из стекла

– Желаю вам, чтобы Том Хьярта никогда не узнал, что видел настоящих воров, – сказал Айкинскьялди, возвращая лошадку на прежнее место на полке. – А что вы сделали с другими инструментами?

Джекоб засунул руку в бездонный кисет и вытащил оттуда три флейты гномов, гобой, глокен-шпиль[17] и, наконец, – с некоторым усилием и к изумлению всех присутствующих, – никельхарпу.

– Можно вы сами найдете этим инструментам новых владельцев? – спросил он тролля. – Но лучше не настолько богатых, как кронпринцы.

Харвард Асбьорнсен обнажил в улыбке великолепные зубы:

– Конечно. И надеюсь, вы оба еще не раз наведаетесь к Тому Хьярте.

– Пусть лучше наведаются другие, – откликнулся Джекоб, засовывая бездонный кисет в карман. – В следующий раз нам, пожалуй, даже с помощью рыжих волос Лиски так легко не отделаться. Но может, удастся уговорить маэстро Ваттенкрассе съездить с нами в Лунд?

Ему даже не пришлось пускать в ход все свое красноречие. Старику достаточно было возможности еще раз сыграть на скрипке стрёмкарлена.

Он сыграл у постели больной дочери Катрины Кристель, и уже через несколько дней ребенок выздоровел. Однако Оле Ваттенкрассе задержался в Лунде на целый год, чтобы давать девочке уроки игры на скрипке – обычно в саду, даже в непогоду, а спустя много лет в Стокхольме выступала выдающаяся скрипачка Аманда Кристель. Хотя там все еще стоял безмолвный дом Тома Хьярты.

Довольно скоро Джекоб с Лиской вновь посетили мастерскую Харварда Асбьорнсена, на этот раз ради волшебного виолончельного смычка, заставляющего петь даже кастрюли и сковородки. Но это… уже другая история.

Огненное лицо

Смертные мужчины. Солдаты, крестьяне, принцы… Озеро показывало им их лица, словно какие-то плавающие в воде предметы, которые оно обнаружило у своих берегов. Некоторые выглядели многообещающе, но, когда они заманивали этих мужчин на остров, те настолько подчинялись их власти, что в конце концов от них самих ничего не оставалось. Другим это нравилось, но Темной хотелось большего, намного большего. Вероятно, сестры потому и называли ее Темной: под сенью ночи она мечтала о том, чего они понять не могли.

Растущие на берегу озера деревья нашептывали ей, что когда-то существовали мужчины бессмертные, как и феи. Деревья шептали, что те мужчины даже могли подарить им детей. Темная Фея спросила о них у сестер. «Это просто сказка», – сказала одна. «Это было очень давно», – сказала другая. «Они обокрали нас, и теперь их нет, – сказала Красная, – мы их уничтожили».

Темная принесла их слова к озеру и заглянула в волны. Лица, которые показала ей вода, плавали среди лилий и казались стеклянными, а Фея стояла на берегу, ощущая внутри пустоту, страшную пустоту.

Они сами посеяли ее.

Сестры заполняли эту пустоту тем, что разбивали сердца смертным. Почему ей этого было мало?

Она взяла себе принца. Крестьянина. Солдата. Иногда она даже не знала, кто они и чем занимаются. Она не желала знать их имен, и ни один из них так и не узнал, какое имя вода дала ей самой. Они выходили на остров, шатаясь, как пьяные. Большинство из мужчин, когда она прогоняла их, совершали самоубийство и возвращались к ней даже после смерти, чтобы мотыльками затеряться в ее волосах.

Но с каждым разом пустота мучила Темную все сильнее.

Какой холод!

И бесконечный поток ничего не значащего времени.

Его ей пришлось ждать очень долго.

Когда она впервые услышала его имя, над озером, конечно же, стояла красная луна. Темная любила эти ночи, когда вода окрашивалась в красный цвет, словно небо было объято пламенем.

Кмен. Его имя шептали деревья, будто его принес сюда ветер – сорвав со всех губ, что окликали, умоляли и проклинали его. Кмен.

На этот раз лицо ей показало не озеро. Вода была слишком холодной и мокрой для его огненной кожи. Она увидела его в своих снах. Будто они хотели наказать ее за то, что сама она слишком часто прокрадывалась в сны других.

День за днем. Ночь за ночью. Глаза из золота, а лицо – окаменевший огонь.

И как она могла думать, что все это останется просто игрой?

Много столетий ничего, кроме мотыльков в волосах.

Бессмертность лишает разума.

Пошла бы она к нему, если бы знала, что будет больно?

Да.

Сестры угрожали ей. Как она может уйти искать его? Мужчины сами приходили к ним, влекомые, как дети, – пряниками темных ведьм. Только приманкой служила красота, а не сахар с корицей. Но Темной осточертело быть такой, как они. Они ничего не знали о мире, а мир ничего не знал о них. Вечная жизнь, растрачиваемая на то, чтобы разглядывать свое отражение в озере, время от времени разбивая людские сердца. Они были бесполезны, как цветы без пыльцы, мертвы, несмотря на бессмертие, застрявшие в клетке, которую сами создали из презрения – ко всему, что на них не похоже.

Да. Она покинула сестер, остров и озеро, чтобы найти его. До нее не уходил никто – никто за бесчисленное множество лет.

Сны показали ей, где она его найдет. Политая кровью земля, грязные армейские палатки, поля, покрытые убитыми, словно какой-то крестьянин засеял их мертвыми телами.