По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Особенно неприятно всегда действовал на нервы обстрел тяжелой артиллерией, от которой у нас не было никакой защиты. Мой продолговатый, узкий погреб под развалинами какого-то дома не мог бы устоять даже против мортирки. То же самое можно сказать и про землянки наших окопов. Они не служили надежным укрытием от австрийского огня. По-видимому, наши саперные части прикладывали свое искусство где-нибудь в тылу по починке мостов, дорог и т. п. Но здесь на передовой линии, где саперная помощь могла бы сохранить не один десяток человеческих жизней, ее почти не было. Оборудование позиций лежало на ответственности батальонных, а главным образом, ротных командиров и на измученных тяготами и ужасами войны солдатах. Но велико ли было знание саперного дела не только у офицеров ускоренного выпуска, но даже у кадровых офицеров? В большинстве оно сводилось к знанию инженерного уставчика и к элементарным сведениям из фортификации. И насколько все это устарело и не отвечало условиям современной войны, мы все это сами ясно сознавали. Но ведь это было не наше дело, а дело наших военных верхов. Война принимала затяжной, оппозиционный характер, и благодаря этому, казалось бы, следовало обратить главное внимание на оборудование и укрепление позиций. В сущности, какую преграду представляли наши окопы в одну линию с каким-нибудь десятком рядов проволочных заграждений? Почти никакой. Несколько «позиций» тяжелых снарядов разорвали бы, как паутинку, проволочные заграждения и разрушили бы непрочные сооружения наших окопов. При таком положении вещей немцы или будь то австрийцы в любом месте и в любое время могли сделать прорыв. Мы, сидевшие в передовой линии и испытывавшие на самих себе несовершенство нашего саперного дела, ясно видели все его недостатки, но наши штабы, которые большей частью имели представление о наших позициях по схемам и планам, были просто слепы. Само собой разумеется, что на бумаге все выходило гладко и хорошо…

Вот почему когда начинался обстрел нашего участка тяжелой артиллерией и земля сотрясалась от мощных, оглушительных разрывов, люди с трепетом забивались по углам окопов и землянок, тщетно ища спасения от этих страшных стальных метеоров.

Бог как-то миловал мою роту. Ни один из тяжелых снарядов не попал в землянку.

Между тем видно было, что совсем еще недавно, вероятно, перед нашим заступлением на позицию, снаряд угодил в самую землянку. На месте ее зияла только большая воронка, а неподалеку печально виднелась свежая братская могилка с наскоро сколоченным крестом. В ней покоилось пять невинных жертв нашей русской халатности… А сколько таких жертв разбросано на всем протяжении громадного фронта…

Впечатление от подобного рода артиллерийских обстрелов еще более усиливалось тем, что наша артиллерия обыкновенно равнодушно молчала или отделывалась тремя-четырьмя выстрелами. Первое время это вызывало в нас бурю негодования. Мы, ротные командиры, сначала ежеминутно звонили в штаб полка и кричали в трубку, что нас безнаказанно глушит тяжелая артиллерия, что мы несем напрасные потери, что это, наконец, черт знает что такое и т. п. На это наш милейший, симпатичнейший помощник адъютанта прапорщик Колчанинов успокаивал нас обещаниями, что сию минуту он позвонит в штаб дивизии, что он сделает все возможное… Но проходило время, и артиллерия наша не отвечала. Почему? «Берегут снаряды…» – говорили из штаба. Мы не придавали значения этим словам и не чувствовали в них ничего катастрофического, хотя и казалось странным, как это спустя лишь полгода от начала войны и вдруг уже недостает снарядов! Это даже начинало действовать подавляюще на солдат и на офицеров. Но одно обстоятельство быстро подняло наш дух. Это был приезд известного французского генерала По, которому командир нашего корпуса генерал Щербачев хотел показать действие нашей артиллерии.

В день его приезда во все роты была разослана спешная телеграмма, что в 4 часа дня начнется обстрел Радлова из всех тяжелых и легких батарей.

Легко представить себе, с каким нетерпением ожидали мы этой радостной минуты. Нам предстояло зрелище, которое мало кому доводилось видеть. Уже заранее душа наша наполнилась ликованием и злорадством по поводу того, что, наконец, и мы с лихвой отплатим австриякам за тот урон и то беспокойство, которое они нам причиняли своими безнаказанными обстрелами. Небо хотя и было затянуто серой пеленой, но воздух был прозрачен, и австрийские окопы были отчетливо видны.