По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Слухи о неудаче на Карпатах дошли и до нас. Это было настолько неприятно, что просто не хотелось верить в справедливость их. А тут еще немцы переправились через Дунаец, и все попытки отбросить их назад пока не увенчались успехом.

– Что же это будет? – беспокойно перешептывались между собой офицеры.

– Говорят, что наши очищают Карпаты…

Но много раздумывать было некогда, так как события разворачивались очень быстро.

Около часа дня было получено приказание 1-му и 2-му батальонам нашего полка при четырех пулеметах двинуться по направлению к Домбровицам. Предчувствуя что-то недоброе, солдаты присмирели. Лица стали серьезные. Все хорошо сознавали, что идут в бой, хотя официально об этом не было известно. Жители Повензова высовывались из окон и из ворот домов и с неподдельной грустью провожали взглядами уходившие роты. Некоторые молодые панночки вытирали платком слезы и громко вздыхали…

Длинной колонной, сверкая штыками, точно это был целый полк, спускались от Повензова наши два батальона, а в хвост этой колонны пулеметчики тащили руками свои пулеметы, которые тарахтели, подпрыгивая на своих маленьких толстых колесиках. Яркие солнечные лучи заливали всю окрестность. Дунаец прятался в зелени прибрежных кустов и деревьев. В районе Домбровиц, казавшихся издали неясным пятном, глухо звучала ружейная перестрелка. Едва мы выступили из Повензова, как над нами начал кружить германский аэроплан и долго не отставал от нас, выслеживая, очевидно, направление нашего движения. Дорога была пыльная, и идти становилось жарко. К четырем часам мы пришли в район Домбровиц и остановились на отдых в молодом еловом лесу для того, чтобы укрыться от неприятельских аэропланов. Вскоре подъехали походные кухни, и вместе с ними пришли наши денщики, принесшие нам обед. Мы с прапорщиком Муратовым выбрали себе немного в стороне укромное местечко в тени низкорослых густых елочек и принялись обедать. После обеда прапорщик Муратов куда-то ушел, а я лег на спину лицом кверху и, положив руки под голову, уставился в ясное голубое небо, по которому, как белые лебеди, тихо плыли небольшие облака. А вокруг меня тесной толпой стояли молодые елки и сосенки. Солдаты отдыхали после плотного обеда и быстрого марша. На фронте тоже было тихо. Я чувствовал, как сладкая истома разливалась по всему моему телу. Мыслей не было, было просто хорошо лежать себе в прохладной тени, ничего не думать, а только глядеть в эту беспредельную лазурь равнодушного неба да прислушиваться к тому, как ветерок вдруг с шумом, словно что-то нашептывая, пробежит по верхушкам сосенок. Временами казалось, будто никакой войны и нет, а что все виденное и прожитое это какой-то неприятный кошмарный сон. Ах, для чего люди выдумали войну, когда так поэтично это голубое небо с белыми пушистыми облачками! Так милы эти зеленые сосенки, и так приятно полежать на этой согретой солнцем, густо усыпанной старыми желтыми иглами песчаной земле!.. Так хочется жить!.. Незаметно я уснул. Не прошло и часа, как я проснулся и вскочил на ноги, стараясь сообразить, где я и что со мной. Меня разбудили раскатистые, крякающие звуки тяжелых снарядов, рвавшихся где-то совсем недалеко, в стороне Дунайца. Но на нашем бивуаке не заметно было никакого беспокойства. Некоторые солдаты еще спали, подложив себе под голову скатанные шинели, другие, сидя на земле и вытянув ноги, прочищали винтовки. Разговоры велись лениво и неохотно. Ружья повзводно были составлены в козлы, и около них с сонным видом, опершись на штык, стоял часовой. Глядя на эту массу солдат, пригнанных точно на убой, печально думалось, что ведь каждый из них живой человек со своим маленьким внутренним мирком, и ведь никому из них не хочется умирать, а между тем многие-многие из них уже не увидят завтрашнего дня…