По скорбному пути. Воспоминания. 1914–1918

Никогда так остро не чувствуется потребность жизни, как в боевом огне, в минуту смертельной опасности. Животный страх за жизнь обуревает душу Какую мучительную борьбу с самим собой переживает человек. Даже самый вид его лица указывает на то, как трудно дается ему эта каждая минута боя. Лицо его бледнеет, капли холодного пота выступают у него на лбу, на висках надуваются жилы, и глаза пугливо блуждают по сторонам. И только некоторые натуры с исключительно развитой силой воли могут сохранять душевное спокойствие в самый разгар кровопролитного боя.

В своей книге я часто касаюсь этой мысли, чтобы лишний раз напомнить тебе, дорогой читатель, о тех не только физических, но и душевных муках, которые порождает война, и чтобы ты проникся уважением к памяти этих людей – страстотерпцев, которые своею кровью и невыразимыми страданиями вершили страшный приговор судьбы…

Возвращаюсь к рассказу. Пробежав без передышки около полуверсты, я остановил цепь на небольшом пригорке, который у меня уже был заблаговременно намечен. Мы поспели вовремя. Неровные темные цепи противника, мелькая между кустарником, были уже недалеко. Моя рота при пулемете, расположившаяся цепью с колена в густой траве среди кустов, была совершенно скрыта от взоров врага. Немцы двигались быстро, будучи уверены по донесениям разведки в том, что наших частей здесь нет. Я стоял, спрятавшись за куст, ближе к правому флангу своей роты и с тайным злорадством наблюдал за надвигавшимися цепями врага. Я приказал не стрелять без команды.

Страшное возбуждение, охватившее меня перед тем, вдруг сменилось странным спокойствием, почти безразличием ко всему. Я знал только одно, что мне нужно ценой хотя бы нашей гибели задержать здесь противника. Мне дела не было до того, что творилось на других участках фронта. Увы, я и не подозревал, что жертва моя была запоздалая… Все ближе и ближе подходили цепи… Точно это были игрушечные солдатики, маленькие издали, но только живые…

– Восемь! – скомандовал я прицел.

– Восемь! – подхватили по цепи.

Щелкнули затворы и цепь замерла. «Пора!» – подумал я.

– Часто начинай!..

Треск ружейных выстрелов внезапно ударил в уши и поразил воображение. Часто и решительно застучал пулемет. С напряженным вниманием я следил за действием нашего огня. Ведь это было подлинное кровавое испытание моего глазомера. И странным может быть иногда человек! Я говорю здесь о себе. Все мои сложные душевные переживания боя вдруг куда-то исчезли, и на смену им явилось чувство какого-то дикого, кровожадного восторга. Точь-в-точь как бывает со школьником, запустившим камнем в птичку и убившим ее наповал. Прицел был взят мною настолько точно, что первая цепь как подкошенная легла под нашими выстрелами. Немцы на минуту дрогнули, но потом снова повели наступление, однако наш огонь не ослабевал ни на минуту и причинял огромные потери врагу, не давая возможности ему перейти в атаку. Однако немцы не так-то легко отказывались от раз поставленной цели. Они ясно видели всю беспомощность и безнадежность нашего положения, и наше отчаянное сопротивление вызывало у них тем большее озлобление и желание сломить наше упорство. Они бросили в бой резервы, и в кустах перед нами закипели живые человеческие цели. Еще жарче затрещали наши ружья. Затворы, засоренные беспрерывной стрельбой, отказывались работать, стволы накалились до такой степени, что деревянные ствольные накладки начали дымиться и сгибаться. Пулемет наш безостановочно работал, к счастью, не давая никаких задержек. Но, несмотря на все это, противник как девятый вал надвигался на нас. Все напряженнее становилось положение. Дыхание спирало у меня в груди, в висках стучали молотки, в ушах звенело от беспрерывной ружейной трескотни. Судорожная дрожь пробегала иногда по телу. Чувствовалось, что еще немного, и мы не устоим перед этим страшным натиском врага. Лишенные надежды на какую бы то ни было помощь извне и брошенные на произвол судьбы, в души наши стал закрадываться холодок отчаяния. Но в этот самый момент, когда гибель наша сама собой становилась очевидной и враг готов был уже броситься в атаку, вдруг правее нас из-за реки раздалось несколько дружных залпов, и затем жарко затрещали ружья.

Это вологодцы подоспели нам на помощь. Трудно передать словами то чувство радости, которое нас охватило. Его разве можно уподобить тому чувству, которое должен испытать приговоренный к расстрелу человек, стоящий уже под наведенными ружьями и неожиданно получивший прощение и свободу. От гибели к спасению! От смерти к жизни! Вот слова, значение коих может понять тот, кто не раз, а может быть, тысячу раз висел над черной бездной смерти…