По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Толстый нагаец с раскосыми глазами ловко орудовал жестяным черпачком, наливая мед в банку одному из покупателей. Народу в павильончике собралось немного, и Бекбоеву беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться — явился он вовремя: у маленькой деревянной витринки со стеклом, засиженным мухами, стояла высокая сухая девушка, на угловатых плечах ее мешковато висело серое шерстяное платье. Она рассматривала выставленные на витрине продукты с видом настолько заинтересованным, что наметанный глаз легко сумел бы определить: пришла она сюда явно не за покупками.

— Чего уставилась? — злым шепотом сказал ей Рахман, проходя мимо. — Не могла в очередь стать для блезиру?..

Она молча и безропотно последовала за ним к выходу.

— Вечером чтоб была у Щеголевых, — не оборачиваясь, обронил Рахман, тоном, не допускающим возражений.

— Хорошо, — выдохнула она тихим голосом, глядя ему в затылок преданными глазами. Но Рахман уже не слышал ее: он скользнул боком в узкий проход между двумя будками и затерялся в пестрой толпе.

Базар гудел, как пчелиный улей, разноязыкий говор висел над площадью, отдаваясь погромче то в одном, то в другом углу рынка, точно колеблемый ветром.

Бекбоев продолжал бродить, ловко лавируя в толпе с видом человека, твердо знающего, куда и зачем он идет, хотя на самом деле это был не первый его визит на черкесский рынок — вот уж вторую неделю он слонялся тут, всматриваясь в лица, в надежде увидеть кого-то из тех, с кем прежде был связан. Рахману до зарезу нужен был кто-то из них, потому что возможности, открывшиеся ему на его новой должности заготовителя Шахарской прядильной фабрики, что в двадцати верстах отсюда, не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Сам ан не мог их использовать, эти возможности, ни при каких обстоятельствах, ибо был, что называется, все время на виду, под неусыпным оком закона, и малейшее подозрение могло пошатнуть его нынешнее вполне благополучное состояние, которого он достиг с немалым трудом и которым гордился.

Рахман неслышно вздохнул, стряхивая с галифе муку, которой обсыпал его какой-то старик карачаевец с мешком на спине, и хотел уже направиться к выходу, как вдруг сбоку и немного наискось от себя, там, где кончались стойки, увидел сидевшего на траве человека с седеющей бородой, одетого не по-горски.

Красная феска, расшитая восточным узором, теплый полосатый халат, подпоясанный белым кушаком. Обладатель всего этого сидел по-турецки, скрестив ноги, обутые в чувяки с загнутыми носами, и продавал амулеты или дуа, как их называют адыги.

— Сам аварский шейх освятил их словами корана, — тихо говорил бородач по-черкесски столпившимся вокруг женщинам. — Вот этот, желтый, ото всякой хвори. Лихорадку как рукой снимает, грудную болезнь и мужскую немочь, а вот этот, синий, — от несчастья и беды охраняет.

Амулеты были разложены перед ним на циновке: цветные муслиновые треугольнички, ловко настеганные шелковой нитью и обшитые зеленоватым витым шнуром.

Женщины теснились около него робкой стайкой, шептались и качали головами, пересчитывая монеты и не решаясь выбрать, какой же дуа следует купить — от болезни или от нежданного горя.

Рахман машинально отступил назад, под прикрытие широченного корявого ствола шелковицы, и оттуда продолжал некоторое время наблюдать за человеком в феске.

«Скрутила тебя тюряга, седой стал, старый мошенник», — подумал Бекбоев безо всякого сожаления.

Кто бы мог подумать?.. Хапито Гумжачев, адиюхский конокрад Хапито, угнавший некогда знаменитого жеребца-карабаира и сообщник человека, размозжившего прикладом старой берданки череп сторожу Траму Лоову, — сидит теперь в пыли, обрядившись, как арабский дервиш, и продает амулеты!

То же продолговатое тупое лицо, торчащие уши, похожие на примятые тыквенные листья, и массивная, словно вырубленная топором, нижняя челюсть. Только волосы побелели, и на шее разбежались глубокие тени морщин.

Рахман сделал было движение вперед, увидев, что возле Хапито остались всего две старухи, но вовремя спохватился: «Стоп, — сказал он себе, пошевелив губами, — срок-то у него весь не вышел!..»

Какими же судьбами Хапито здесь, на черкесском рынке? Может, сбежал и водит за собой хвост?

Так или примерно так думал Рахман Бекбоев, заготовитель Шахарской прядильной фабрики, раскидывая умом, как бы все же перекинуться словом с Хапитой и самому не попасть впросак.

Мысли его снова перебили звуки оркестра, обосновавшегося на этот раз в центре площади, возле небольшой дощатой трибунки, обтянутой красным сатином, где должен был состояться митинг по случаю открытия весенней межрайонной ярмарки.

* * *