По следам карабаира. Кольцо старого шейха

В молодости Бондаренко окончил рабфак, как и многие его сверстники из рабочих семей, потом был призван на военную службу, побывал на Халхин-Голе, по ранению демобилизовался и был направлен на службу в органы НКВД. Начал с должности инспектора регбюро и вот уже два года он — начальник угрозыска в Черкесске. С новыми товарищами по работе сошелся быстро, прижился, как говорят; обладая характером спокойным, уравновешенным, может быть, даже несколько флегматичным, он умел ладить с людьми, не чурался общения с ними в неслужебное время, был обязателен, трудолюбив и честен. Было в управлении, пожалуй, только два человека, с которыми у Бондаренко как-то не складывались взаимоотношения, — Гоголев и Коноплянов. Перед Виктором Ивановичем Гоголевым он беспричинно робел, а с Конопляновым у них была явная несовместимость, обнаружившаяся сразу, как только Сергей Тимофеевич появился в управлении.

Копаясь в бумагах и протоколах по делу о попытке ограбления ювелирного магазина, Бондаренко корил себя за то, что изменил обыкновению и, не выяснив всех обстоятельств, соблазнился неожиданно возникшей догадкой, которая, по-видимому, оказалась ошибочной и спутала ему карты.

Поначалу он был почти убежден: налицо симуляция кражи — зачем бандитам брать никчемную побрякушку, если рядом — золото и драгоценности? Кража явно инсценированная. Но зачем? Возможно, за кольцо выплачена скупочным отделом крупная сумма подставному лицу, а когда все уляжется, будет поделена по сговору? Настораживало, правда, что удар, нанесенный Паритовой, был довольно силен — едва ли она могла добровольно согласиться получить увечье. Впрочем, нападавший мог просто не рассчитать. Камень-то был обернут платком. Кстати, — как это он опять упустил — надо узнать у Абдула, подвергли ли платок технической экспертизе?

Первую трещину версия Бондаренко, еще неясная, получила, когда очкарик-заведующий, с самого начала произведший на шефа угрозыска впечатление человека, не умеющего лгать, заявил, что перстень мельхиоровый и стоит недорого. Проверка Маремкулова поставила точки над и: двести рублей. Кто станет из-за такой мизерной суммы огород городить?

Бондаренко вздохнул и, открыв шестидневку, стал записывать, что ему следует предпринимать по делу в течение всей недели.

В этих записях был весь Бондаренко. Медлительный, но надежный Бондаренко, который ничего не забудет, ничего не упустит.

Он поднялся из-за стола, устало потянулся и вспомнил об утреннем визите Дараева. Такого бы ему следователя — они бы вдвоем черту рога свернули. Потом взял телефонную трубку и сказал секретарше:

— Галя, позвоните, пожалуйста, в бюро технической экспертизы, спросите, они уже дали заключение о платке?.. Ну, этот, в ювелирном магазине. Камень в него был завернут…

Галина Васюкова, секретарь-машинистка Бондаренко, вошла в кабинет минут через десять. Это была девица лет двадцати восьми-двадцати девяти, нескладная и худая, явно засидевшаяся в девах и потому манерная. Но сейчас у нее был виноватый, слегка испуганный вид.

— Сергей Тимофеевич… платок пропал!

— Как «пропал»?

— Не знаю. Его приносил на экспертизу лейтенант Маремкулов.

— А кто принял?

— Никто не принимал.

— Роспись есть?

— Там, говорят, какая-то закорючка.

— Черт знает что! — не выдержал Бондаренко. — Ладно, Галя, идите. Я сам выясню.

Она ушла, неслышно притворив за собой дверь.

4. Покушение

Аул Калеж. Неожиданная задержка. Кто такой Сахат Кабдугов? Снова — Чохрак?.. Пуля из парабеллума. Исчезновение бондаря Мазана Каражаева. На заводе. Сахат отказывается продолжать разговор. Тени минувшего. Кое-что выясняется. Носовой платок с монограммой.

Аул Калеж Зеленского района, куда ехала опергруппа из Ставрополя, возглавляемая Жунидом Халидовичем Шукаевым, свободно раскинулся у подножия лесистых гор, на берегу небольшой пенистой и своенравной речушки Кяфар.

Достопримечательностей тут, вроде бы, особых нет, если не считать милых сердцу каждого горца живописных предгорий. Длинные саманные домики из двух половин, соединенных открытой терраской, подведенной под общую черепичную кровлю; плетни или массивные ограды из плоских камней, собранных за поворотом реки, где один из окрестных холмов оканчивался скалистым сланцевым уступом; зеленеющие купы молодых садов; серые стволы чинар или грецких орехов, растущих почти в каждом дворе; кривые немощеные, но широкие улицы — вот, пожалуй, и весь аул Калеж.

Но только на первый взгляд.

И сюда, в тихое прежде горное местечко, докатилась волна большой стройки, идущей по всей стране, и в прежний, привычный облик аула незаметно вошли приметы нового времени.