По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Шумно, оживленно было и на базаре. Начали дорожать продукты, и оборотистые обыватели, у кого были сад, огород и хозяйство, пользуясь тем, что в связи с огромной перестройкой, которую сейчас переживала страна, начались перебои с продовольствием и товарами первой необходимости, запрашивали на рынке вдвое против обычного. Милиция и органы, ответственные за снабжение, не успевали поправить дело, хотя и работали не покладая рук.

Словом, время начиналось нелегкое.

Мобилизация, переоборудование промышленности на военный лад, борьба с начавшейся спекуляцией и хищениями, налаживание транспорта, перегруженного до предела, все это создавало новые трудности, а для работников НКВД и милиции — в особенности.

Каждый человек был на счету.

И все же Гоголев, осунувшийся, похудевший, с темными ввалившимися глазами от бессонных ночей, успевал всюду: то какое-то происшествие на автостанции, то аврал на железной дороге, то не справляется со своими обязанностями военкомат — опять же из-за нехватки людей, то какие-либо распоряжения из центра, требующие изыскания людских ресурсов.

И, тем не менее, Виктор Иванович сдержал данное Шукаеву слово.

Лейтенант Семен Дуденко получил двух человек для организации засады во дворе православной церкви, расположенной в районе базара.

Они должны были арестовать Парамона Будулаева.

Накануне вечером Жунид повторил с Арсеном Сугуровым ту же операцию, что проделал утром с Васюковой: разложил перед ним на столе фотографии и, хитро прищурившись, спросил:

— Ну, Пинкертон двадцатого века, посмотри: не найдешь ли здесь знакомых физиономий?

Арсену понадобилось не более минуты, чтобы отложить в сторону снимки, сделанные семь-восемь лет назад с цыганского вайды Феофана третьего, его первого подручного Парамона Будулаева и Зубера Нахова — всех троих он видел и запомнил в Дербенте.

— Барон, — сказал Сугуров, ткнув пальцем в круглое лицо Феофана. — Только он здесь моложе и худее. Это — тот, который украл кольцо, — Цыганов…

— Парамон Будулаев, — поправил Жунид. — Чтоб ты знал: правая рука Феофана. Сидел пять лет за участие в грабительских набегах шайки Унарокова.

— Ясно, — кивнул Арсен. — А этот был у старика ювелира. За ним я и ходил весь день…

— Зубер Нахов. Сначала — карманник, жулик, теперь, мне думается, он способен и на большее. Судя по тому, что тебе удалось услыхать из их разговора, именно он ударил Фатимат Паритову обернутым в платок камнем…

— Здорово! — покачал головой Арсен. — Как вы догадались, товарищ майор?

— Я долго имел дело с ними… — задумчиво ответил Жунид. — Погоняли они меня по Кавказу. Кое-что сопоставил. Уверенности полной не было, но… как видишь, сошлось…

Таким образом, точно было установлено, что нападение на Паритову и кража мельхиорового кольца дагестанской работы с зеленоватым камнем — александритом — совершены Парамоном Будулаевым, очевидно стараниями Улиты превращенным из брюнета в яркого шатена, и Зубером Наховым по поручению Феофана, действовавшего, в свою очередь, от Омара Садыка. Впрочем, Феофан, как видно, сам не понимал смысла этой операции, слепо повинуясь старому ювелиру, имевшему над ним какую-то власть.

Засада у церкви была совершенно необходима.

Жуниду позарез нужен был Будулаев.

И кольцо.

Семен Дуденко, спустившись после оперативного совещания у Шукаева вниз, в вестибюль, увидел там двух милиционеров в штатской одежде.

Один был тот самый толстый сержант, который полтора месяца назад вместе с Абдулом Маремкуловым упустил Парамона, другой — плотный, небольшого роста крепыш, рядовой по фамилии Глоба, снискавший известность среди сотрудников, как местный чемпион по борьбе самбо.

Ни тот, ни другой не вызвали особого энтузиазма у Семена: толстяк уже показал себя достаточно неповоротливым. А Глоба имел лишь мускулы, что же касается сообразительности, то с таким же успехом можно было ожидать последней от крепко сбитого, но неуклюжего комода с ящиками, ключи от которого давно потеряны.

Они встали при его появлении и откозыряли:

— Товарищ лейтенант, рядовой Глоба прибыл в ваше распоряжение!

— Сержант…

— Бросьте, ребята, — остановил их Дуденко. — Не надо так официально. Пойдем пешком. По дороге все объясню.

Здание Покровской православной церкви не отличалось особыми архитектурными красотами. Обычный кирпич, не оштукатуренный снаружи, небольшой сводчатый портал, пять луковок — куполов, давно не золоченых, выкрашенных прямо по облупившейся позолоте зеленой краской, которая местами отслаивалась и осыпалась во двор мелкими чешуйками, чугунная ограда со стороны площади и такая же с противоположной стороны, выходившей на соседнюю улицу. Во дворе небольшая четырехугольная часовенка, сарай, домик священника с затейливым крыльцом, на козырьке которого спереди красовался замысловатый витой вензель из меди, очевидно, монограмма прежнего владельца.