«Красивое», — подумал Семен и хотел сунуть кольцо в карман, но вспомнил слова Шукаева: «Возьмите его с поличным», — и снова опустил перстень в дупло, аккуратно положив его на блюдцеобразный уступ, где у белки была кладовая. Сверху он засыпал колечко все тем же мусором, который прежде извлек оттуда и предусмотрительно запихал в карман пиджака.
— Только бы цыган не смахнул его вниз, — пробормотал он, спускаясь.
С помощью попа Семен устроил своих людей довольно удобно: Глоба поместился в часовенке, — одно ее зарешеченное окошко позволяло видеть ореховое дерево почти целиком; толстого сержанта усадили в сенях дома, в просвет между занавесками он мог зрительно контролировать двор, а сам Дуденко примостился в сарае, с противоположного угла двора. Отсюда он видел и портал собора, и часовню, и орех, и дом священника. Сарай был набит разной рухлядью — старой мебелью, церковной утварью, ящиками из-под свеч. Семен подтащил к самой большой щели в дощатой стене сарая пыльное колченогое кресло с мягким сидением, вместо отсутствующей ножки подложил три кирпича и устроился в нем.
Оба его спутника уже получили самые строгие инструкции. В случае появления во дворе Парамона (у всех были его фото и приметы), ничего не предпринимать. Ждать, пока он влезет на дерево, спустится и только тогда арестовать.
Дуденко самым подробнейшим образом растолковал своим подчиненным, как действовать в том или ином случае, были, вроде бы, учтены все возможные пути отступления Парамона, если он вздумает оказать сопротивление, может быть, даже вооруженное, и бежать, но… человек располагает, а Бог… наверное, именно эту поговорку вспомнил бы услужливый батюшка Покровской церкви, доведись ему участвовать в обсуждении действий лейтенанта Семена Дуденко по поимке преступника.
Ждали всю вторую половину дня. К воротам церковного двора подходили и, прочитав объявление, уходили люди — все больше старушки в ситцевых платочках, с котомками, в которых, наверно, были их нехитрые приношения попу и его присным, получившим сегодня незапланированный выходной. Принесла молоко молочница, приезжал на телеге старьевщик, собирающий «утильсырье».
Будулаев не появлялся.
Семен боролся с дремотой: встал чуть свет, а здесь, в сарае, было тепло, тихо. Он так удобно устроился в мягком кресле.
Сумерки спустились на город сразу, окутав здание собора, ограду и беленый домик священника густыми лиловыми тенями. Фонари на площади не горели, поп не зажигал огня может, улегся спать, может, тоже сидел у окна, любопытствуя, что произойдет во дворе.
Семен думал о предстоящей операции спокойно: волнение улеглось, потому что все как будто было продумано И ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Шукаевым. Ему нравилось работать под началом Жунида Халидовича. Тот никогда не дергал своих людей, не навязывал им без нужды свою волю, наоборот, всячески поощрял инициативу и самостоятельность, иногда даже, может быть, дольше, чем следовало, держал их в неведении относительно собственных догадок и планов, чтобы не подавить их воли начальственным авторитетом.
Запреты и категорические указания от него они получали лишь в тех случаях, когда он был абсолютно уверен в своей правоте. Но и тогда, насколько возможно, он стремился обосновать свою точку зрения.
Вечер выдался душный. Листья ореха не шевелились на фоне лилово-синего неба, казались аппликацией, вырезанной из черной бумаги.
Площадь умолкла, лишь изредка шаркали по асфальту вдоль улицы шаги запоздалых прохожих да разливались на все лады сверчки и цикады в малиннике.
Семен протер носовым платком слипающиеся, глаза и осторожно приоткрыл дверь. Так лучше видно. А его самого со двора невозможно разглядеть во мгле сарая.
Едва он успел засунуть платок в брючный карман, как на землю-, возле собачьей будки, на затененное собором пространство, влажно хлюпнув, шлепнулось что-то мягкое, тяжелое.
Дуденко вздрогнул и напряг зрение, всматриваясь в темноту. Бросали, скорее всего, со стороны ограды.
Тихо…
Темный бесформенный предмет около собачьей будки — Семен уже догадался — мог быть только отравленным куском мяса: Шукаев предвидел это.
Прошло несколько минут.
Но вот раздался тихий, едва слышный скрип отворяемой калитки. Во двор кто-то вошел.
Опять несколько секунд тишины. Потом черная тень метнулась к ореховому дереву и замерла, прижавшись к стволу.
Семен встал, шагнул к двери и застыл, прислушиваясь.
По ореховым ветвям запрыгал неяркий лучик фонарика. Треснул сучок. Что-то посыпалось. Звук был глухой, дробный. «Рассыпал белкины продукты, — отметил про себя Семен. — Как бы он не уронил кольцо…»
Ночной гость копался в дупле минут пять, несколько раз щелкнул фонариком и затих.
Глаза Семена давно освоились с темнотой, и он уже прикидывал на глаз расстояние до основания ореха, чтобы успеть добежать и схватить Парамона, когда он спрыгнет с нижней ветки, росшей довольно высоко от земли.
Но вышло все иначе, чем он рассчитывал.