По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Соблюдая хронологию, начинаем с «дедушки» еврейской литературы». Для этого мы должны подойти на угол Канатной и Еврейской. По чётной стороне – новое административное здание. До Великой Отечественной войны на этом месте был двухэтажный особняк, где с 1927–11–06 по июнь 1941-го года[543] размещался Одесский музей еврейской культуры имени Менделе Мойхер-Сфорима[544].

Сверхкратко отметим следующее:

В период расцвета музея в нём было более 30 000 экспонатов. Музей принимал семейные реликвии и фотографии, театральные костюмы и афиши из Антверпена, Вены, Копенгагена, Парижа, Стокгольма, Нъю-Йорка, Буэнос-Айреса, Мельбурна, создал литературный архив еврейских писателей. Не меньшую ценность представляла коллекция летописей и уставов ремесленных братств, а также синагогальной утвари, Коллекция живописи включала работы Моисея Хацкелевича (Марка Захаровича) Шагала, Александра Григорьевича Тышлера, Натана Исаевича Альтмана, Аврума Ицхока Лейба Иосифовича (Леонида Осиповича) Пастернака.

Музей в Одессе, существуя за счет дотаций из городского бюджета, был единственной в Советском Союзе такого рода «сокровищницей памятников еврейской культуры»[545]. К тому же и народный комиссариат просвещения Украины обязал все учреждения всячески ему помогать в работе. Последнее обстоятельство можно рассматривать как медаль от Наркомпроса. Но, как и свойственно медали, у неё оказалась и противоположная сторона: то, что давалось Наркомпросом, так же легко (и зачастую поспешно) изымалось – то в Одесский Археологический музей[546], то – уже после войны – в Киевский государственный исторический музей и в Музей исторических драгоценностей УССР.

Сопоставление различных описей и изменение нумераций в них драгоценных изделий вызывает в памяти анекдот: основатель Одессы Иосиф Дерибас достаёт табакерку с гравировкой «Иосифу Дерибасу от Григория Потёмкина»; Александр Сергеевич Пушкин достаёт табакерку с надписью «Другу Александру Сергеевичу от князя Вяземского»; начальник Одесской ЧК достаёт портсигар с надписью «Городскому голове Г. Г. Маразли от гласных Городской Думы». Короче, постарались все – от румынских оккупантов до аккуратных одесских чиновников. «Благодаря» этим усилиям Одесса лишилась уникальной коллекции иудаики: она явилась бы прекрасным источником для изучения еврейского искусства и истории. Слабым утешением служит лишь то, что редчайшие шедевры ювелирного искусства не переплавлены[547], а остались в запасниках музеев Украины.

Мемориальная экспозиция самого большого зала отражала жизнь и творчество человека, чьё имя носил музей – Менделе Мойхер-Сфорима. В ней были представлены документы, книги, его изображения, старинная мебель, даже книга в серебряной ажурной обложке с золотыми накладками, преподнесённая писателю к его 75-летию общиной Торонто (Канада).

Если даже еврейская община неблизкого (почти 8000 км от Одессы) Торонто знала и ценила творчество Менделе Мойхер-Сфорима[548], то и мы обязательно должны рассказать о человеке, приехавшем в Одессу в 1881-м году и прожившем в нашем городе до своей кончины в декабре 1917-го.

Начнём, как в учебнике геометрии, с определения. Определение Менделе Мойхер-Сфорима как «дедушки еврейской литературы» приписывают Шолом-Алейхему, бывшему на 23 года моложе: Мойхер-Сфорим родился 1836–01–02 (по юлианскому календарю – 1835–12–21, в связи с чем в разных книгах о нём указывают разные годы рождения), а Шолом-Алейхем – 1859–03–02 (1859–02–18 – аналогичная картина с месяцами). Это определение не так почётно[549], как определение «отец еврейской литературы» – на него, осмелимся предположить, думал претендовать сам Шолом-Алейхем. Разница в возрасте формально позволяла такие определения для них. Ещё больше возможности определить первого как «дедушку», а второго как «отца» литературы на идиш давало сопоставление их творчества: Мойхер-Сфорим фактически начал эту литературу и создал современный литературный идиш, а Шолом-Алейхем, продолжая развивать язык, мог писать более масштабные произведения, окончательно освободив их от схематизма и дидактичности.

Но давайте по порядку. «Дедушку» в момент рождения в 1835/1836 году звали Шолем-Янкев (или даже Шолом-Яков) Хаим-Мойшевич Бройде. По паспорту он был просто Соломон Моисеевич[550] Абрамович[551], что сомнений в вероисповедании[552] не оставляло, но чисто технически было удобнее.

В биографии Соломона Абрамовича есть поразительные параллели с биографией Хаима Нахмана Бялика. Бялик лишился отца в 7 лет, Абрамович – в 14, яркие впечатления жизни на природе[553] отражаются у обоих в лучших произведениях на протяжении всей жизни. И Бялик, и Абрамович получают классическое еврейское образование, демонстрируя незаурядную память, и оба стремятся расширить свои знания, начиная изучение других языков и дисциплин, выходящих за пределы, принятые в их среде.