По следам литераторов. Кое-что за Одессу

И всё это, повторим, большая статистическая ложь. Каждый шаг давался с боем: киношное начальство не утверждало Высоцкого на большинство ролей, на которые он пробовался; песни его не брали либо по указанию того же начальства, либо – в большинстве случаев – сами режиссёры, осознававшие, что их фильм «не вытянет» на высоту этих песен; концерты шли без афиш.

Но (как и в случаях, нами уже освещённых выше) главной миссией – особенно в зрелые годы – Высоцкий считал литературу. А тут был полный провал. Если режиссёры, рискуя остаться без фильма, всё же «пробивали» Высоцкого в свои картины, если Юрий Петрович Любимов, действительно заслуживший Боевое Красное Знамя, прощал актёру всё и оставлял работать на Таганке, то друзья-литераторы держали «круговую оборону». Только в альманахе «Метрополь» – наивной, как мы сейчас видим, попытке издать в 1979-м неподцензурный сборник хотя бы в 12 экземплярах – ему дали напечатать двадцать стихотворений[205] – из восьми с лишним сотен! И уже после его смерти, когда вышел первый авторский сборник «Нерв», один из лучших поэтов советского поколения «шестидесятников» Роберт Станиславович Петкевич[206] (1932–06–20 – 1994–08–19) не только написал предисловие, но и нежно и профессионально в песне «Высота» заменил строчки

А мы всё лезли толпой на неё,
как на буфет вокзальный

на

А мы всё лезли толпой на неё
за вспышкой ракеты сигнальной.

Конечно, мы не были «в шкуре» литераторов 1970-х. Но почему-то кажется: если бы они «дружно навалились», то каталог прижизненных публикаций Высоцкого[207] включал бы нечто поразнообразнее 31 газеты, публикующей текст «Прощания с горами», или 101 газеты либо сборника «Библиотека художественной самодеятельности», публикующих «Песню о друге» из того же фильма.

И всё же литератор Высоцкий состоялся. Когда исчезли «костыли и подпорки» музыки, темпераментного исполнения[208], и мы остались один на один с текстом, то увидели: это – настоящая поэзия.

Поэтому теперь мы не обижаемся на мужа маминой сестры Моисея Иосифовича Шмурака, говорившего, что на Таганке больше ходили на Николая Губенко, а не на Владимира Высоцкого. Губенко родился в одесских катакомбах в августе 1941-го года – во время осады города немцами и румынами – и наш дядя вместе с ним в 1957–1958-м годах учился в театральной студии при Одесском доме актёра. Правда, потом их пути разошлись: Губенко уехал в Москву (где сейчас возглавляет театр «Содружество актёров Таганки», а 1989–11–21 – 1991–08–28 был последним министром культуры СССР), наш «дядя Мося» играл в студенческом театральном коллективе «Парнас-2», где, кстати, начинали и Жванецкий с Романом Аншелевичем Кацем – Романом Андреевичем Карцевым – и Виктором Леонидовичем Ильченко (Жванецкий с Ильченко создали театр, Карцев пришёл туда чуть позже), но потом оставил его ради инженерной работы. И всё же память о совместной учёбе сохранилась. Поэтому мы считали эту фразу данью старому знакомству, не очень верили ей, но обижались.

Пусть ходили на Губенко, но слушали, слушают, читали и будут читать большого поэта Владимира Высоцкого.

Глава 7 «Неистовый» Корней

В качестве 100 % доказательства того, что в «Одесской Библии» – романе «Золотой телёнок» – Ильф и Петров под Черноморском вывели Одессу, берут следующую фразу из главы VI:

Между древним Удоевым, основанным в 794 году, и Черноморском, основанным в 1794 году, лежали тысяча лет и тысяча километров грунтовой и шоссейной дороги.

На самом деле таких «закладок» бесконечно много. Мы уже упоминали фразу «В городском саду перестал бить фонтан» (Глава XII – попытка Паниковского под видом слепого обшарить карманы Корейко). Одесская киностудия – ещё пример такой «закладки»: Бендер приносит сценарий «Шея» на 1-ю Черноморскую кинофабрику – как мы уже отметили, в то время наша киностудия называлась «1-я кинофабрика ВУФКУ».