По следу тигра

Длилось все недолго — секунд тридцать или сорок. А на завершающей стадии припадка Букин дважды с силой приложился виском о приоткрытую дверцу сейфа. В дверь кабинета уже стучали, и Максим косился в обе стороны одновременно. Надо уходить, и уходить немедленно, дверь, несмотря на внушительный внешний вид, хлипкая, ее выломать — раз плюнуть. И кто-то уже ударил в нее чем-то тяжелым и на этом, похоже, успокаиваться не собирался.

И тут все стихло — в кабинете и за дверью. Максим подошел к скорчившемуся на полу директору, посмотрел на его лицо — глазные щели и рот полуоткрыты, взор безучастный, зрачки широкие, на свет не реагируют. Потом приложил к его шее пальцы. Вроде готов, что неудивительно, голова разбита, виски в крови. Проверять некогда — за спиной еще два трупа и толпа под дверью. Там путь отрезан, надо искать другой. Максим убрал пистолет, ухватил Букина за ворот пиджака и кое-как оттащил тяжеленную директорскую тушу от стола. Открыл сейф, вытащил несколько перехваченных цветными резинками пачек купюр, запихнул деньги во внутренний карман куртки. Этого хватит в любом случае, даже еще останется. Максим вскочил на стол, с него на подоконник, повернул оконную ручку и распахнул окно. Осмотрелся по сторонам и шагнул на узкий карниз. Хорошо, что окно угловое, дальше внизу крыша цеха, правда, проржавевшая, но это ничего, могло быть и хуже. Два шага спиной к стене, три, четыре и полет вниз, сгруппировавшись в комок, как кошка. Всем известно, что чем выше этаж, с которого она отправляется в полет, тем больше шансов для зверя выжить. В полете, изогнувшись, она поворачивается так, что всегда приземляется на все четыре лапы одновременно.

Но это кошка, а не человек. Нога подвернулась в последний момент, вернее, соскользнула, и оттолкнуться не удалось. Максим грохнулся на полусогнутые руки, перекатился на бок и едва не заорал от боли в левом плече. Но вскочил, промчался по гнущемуся под ногами металлу к краю крыши, спрыгнул вниз. И рванул дальше, не останавливаясь, не обращая внимания на крики за спиной, петляя между необитаемыми пустыми постройками, к спасительному забору. Издалека увидел знакомый контейнер, бросился к нему, пробрался боком между его стенкой и забором. Плиты здесь разошлись, и щель между ними образовала свободный проход. Максим постоял немного, переводя дух и прислушиваясь, потом вышел на дорогу. Здесь тоже лучше не останавливаться, место глухое, нехорошее, а ненужные встречи, лишние телодвижения и шум сейчас ни к чему. Максим понесся к пустырю, пересек его, проваливаясь в снег, вылетел к железнодорожной насыпи и завертел головой во все стороны, оглянулся назад. Никого, да так и должно быть. Все сделано правильно и быстро, те, кто видел Максима в лицо, уже никогда ничего не скажут.

По рельсам пролетели навстречу друг другу две электрички, потом прошел груженый товарняк. Пассажирский поезд Максим пропускать не стал, перебежал железнодорожные пути, слетел по насыпи с другой стороны. И уже не бегом, а быстрым шагом направился к рынку. Там, в круговерти людей и машин, в скопище палаток и магазинчиков, затеряться легче всего. И только сейчас, уже в относительной безопасности, Максим прислушался к себе — плечо горело и ныло от боли. Но это не перелом, а вывих или сильный ушиб, не более. Дома все будет понятно, но туда пока рано.

Вика ответила быстро, словно ждала звонка. Назвала номер квартиры и дверь открыла сразу, отступила назад, приглашая войти. Максим шагнул вперед, посмотрел по сторонам, потом на Вику. Та нахохлилась напротив, как сова — в двух свитерах — один до колен, в джинсах и толстых носках, на руках перчатки без пальцев. И смотрит выжидающе, но молчит, вопросов не задает. Потом спохватилась, мотнула растрепанной копной волос:

— Проходите, вон туда, там теплее. — И сама двинулась по коридору, свернула направо. Максим пошел следом, вошел в небольшую кухню. На плите горят все четыре конфорки плюс работает духовка с открытой дверцей.

— Отопления нет, — пояснила Вика, — уже несколько дней. Мы тут скоро вымрем, как мамонты.

— Как динозавры, — поправил ее Максим, вытащил из-под стола табурет, уселся на него, осмотрелся еще раз. Все чисто, просто и скромно. Мебель старая, родительское наследство, на стенах — вышитые крестиком картины в рамочках. Фикус с подоконника переехал на кухонный стол и обреченно повесил листья. Максим тронул один кончиком пальца, чуть скривился от болевого толчка в плечо и полез в карман. Две пачки купюр легли одна на другую. Максим решительно сдвинул их на край стола, к той стороне, где сидела Вика.

— Все в порядке, ничего не бойтесь. Я с ними поговорил, они больше так не будут. А это просили вам передать. Сказали, что здесь зарплата за полгода. Я не пересчитывал, проверьте.

Вика послушно пересчитала деньги, потом взглянула на Максима из-под очков, потом снова уставилась на две перетянутые резинками пачки и произнесла еле слышно:

— Это не моя зарплата. Здесь очень много.

— Это вместе с премией. И компенсацией морального вреда, — заверил девушку Максим и замолчал.