По следу зверя

— Жаль старика, — сокрушенно покачал головой Чепраков, вспомнив их бывшего преподавателя. — В сущности, хороший был мужик, правильный. Настоящий офицер. А то, что гонял… Я его потом часто вспоминал, когда тяжело становилось. Кто знает, если бы не требовательность наших учителей, выстояли бы мы в этой войне?

Поликарп Матвеевич подошел к книжному шкафу, открыл застекленную дверцу и снял с полки початую бутылку коньяка с двумя стаканами.

— Хоть и строго у нас с этим, но Тихомирова мы с тобой помянем! Всех наших помянем, кто ушел. Сколько людей погибло! — вздохнул полковник.

— Сколько еще погибнет…

Плеснув на дно немного коричневой жидкости, Поликарп Матвеевич протянул один стакан Чепракову. Выпили молча, не чокаясь.

— А ведь это ты должен сидеть здесь, на этом месте! — неожиданно проронил Федулов, ткнув пальцем в стол, и его взгляд потеплел. — Ты был лучшим на курсе!

Федор Иванович отрицательно качнул головой:

— Нет, Поликарп. Как говорят немцы: Jeden nach seinem verdienst! Каждому по заслугам!

— Не спорь. После финской войны тебе пророчили высокие должности. В сорок первом, когда нас арестовали, я был уверен, что нам всем грозит участь Тухачевского и его команды. Твоя стойкость тогда многим нашим помогла. Даже военследователь, требовавший подписать донос на генерала, как-то отметил это. Не скрою, мне помогла. Помню, слух прошел по камерам, что тебя особо жестоко пытают. Не знаю, чем уж ты им так насолил, но поговаривали, что до суда не доживешь.

— Ничем особым я их тогда не достал, — опустил голову Чепраков. — Просто, когда понял, что все равно расстреляют как иностранного «шпиона», открыто послал их куда подальше. Я тогда как в бреду был. — Он рассмеялся. — Материл страстно, с чувством! Мне казалось, что так я мщу им за свою погибель.

— Да, редкостной сволочью оказался следак, — скрипнул зубами Федулов. — А все же, Федор, мы с тобой выстояли! Выстояли, никого не предали. Не все так смогли. — Снова плеснув в стаканы, Поликарп Матвеевич потянулся через стол чокнуться. — Знай: я все помню. И друзей не забываю.

Чепраков глубоко втянул в себя воздух.

— Я не осуждаю тех, кто не выдержал, — выдохнул он. — Просто не могу принять обратно в сердце. Что-то в душе оборвалось.

— А принимать-то и некого! — развел руками Федулов. — Практически всех, кто тогда подписал бумагу на генерала Плотникова, расстреляли. Предатели никому не нужны. — Подавшись вперед, полковник заговорщически прошептал: — Попомни мое слово, Федор, скоро все изменится. Дай только войне закончиться.

Не отрывая от его лица прямого взгляда, Чепраков поинтересовался:

— Скажи, Поликарп, ты знаешь, кто написал тогда пасквиль на нас? Твое нынешнее положение позволяет это сделать, было бы желание. И как сложилась судьба генерала Плотникова? Я с тех пор ничего о нем не слышал.

Федулов в задумчивости зажевал верхнюю губу. Высокая должность офицера особого отдела не предполагала излишнюю откровенность, и он давно приучил себя не говорить лишнего. Но ответил. Осторожно, словно прощупывал собеседника каждым словом.

— Нам с тобой, Федор, повезло выжить, а вот генералу нет. Его расстреляли раньше, чем пришел приказ об отмене приговора. Поторопились, сволочи. — Поликарп Матвеевич поднял глаза на стенку напротив, где висел портрет наркома обороны и вождя советского народа, и тихо, точно опасался, что тот может подслушать, сказал: — А что касается пасквильника, то с ним произошел несчастный случай. Автомобиль, на котором он возвращался со своей дачи, вдруг перевернулся на повороте. Такое иногда случается с людьми.

— Я его знал?

— Мы все его знали.

Федулов назвал фамилию одного из заместителей генерала Плотникова, услышав которую, Чепраков присвистнул:

— Да что ты?! Никогда бы не подумал. Всегда считал его блистательным офицером.

— В дамки хотел пролезть, подсидеть генерала. — Взяв со стола коробку «Казбека», Поликарп Матвеевич выщелкнул из нее папироску и стал мять. — Тебе не предлагаю. Знаю, что не куришь.

Чепраков был удивлен.

— Что еще ты обо мне сегодняшнем знаешь?

— А то, что если все пойдет так, как должно, то сидеть тебе на моем месте скоро.

— Пустое! — Майор поднял руку, останавливая товарища. — Извини, но я боевой офицер, а не кабинетный работник.

— Зря ты так, — покачал головой Поликарп Матвеевич, и словно оправдываясь за свой высокий пост, горячо заговорил: — Меня в сорок первом тоже хотели разжаловать до летёхи, как тебя. Я до сих пор не знаю, кто этому воспротивился. Несправедливо! Я — полковник, а ты только сейчас майора получил.

Чепраков отвернулся к окну:

— Забудь. Давай лучше выпьем за победу.

Выпив еще по глотку, Федулов убрал бутылку обратно в шкаф, достал из ящика стола папку и выложил перед майором два листка исписанной убористым почерком бумаги.

— Это рапорт твоего бывшего комиссара Строжевского. На тебя и твоих бойцов. Тот еще гнус! Можешь забрать на память.

Тяжелые желваки забегали по скулам Чепракова, когда он пробегал глазами по докладной записке своего бывшего комиссара.

— Сколько еще таких будет на нашем пути? — посетовал Федулов.