По слову Блистательного Дома

А стрелы летели почти в упор, вышибая из седел всадников.

Кавалерия, сбитая с налета, теряет две трети своей эффективности. Она страшна таранным ударом, рассыпающим строй, и рубкой вдогон. Теперь же… Просто много верховых людей. Впрочем, уже не гак много, как прежде.

Большая группа всадников, ведомая широким воином в стальном доспехе, попыталась обогнуть строй справа, но кони становились на дыбы, падали, роняя всадников. Рухнул наземь и конь широкого, но тот, извернувшись с неожиданной для его комплекции ловкостью, встал на ноги и медведем попер на своих людей. Отталкивая. Отталкивая.

– Граники? – спросил седоусый.

– Они.

– Три, – загнул он третий палец.

– Я же говорил тебе, что они оковывают копыто только по краю, а ты не верил.

– Теперь верю.

Разъяренные всадники, прикрывая друг друга щитами, люто рубили страшные бороны, унесшие столько жизней. Отступать они не собирались. Поубиты родные, близкие, знакомые. Надо кровь взять. И оглядывая поле, харсо порой понимал, что валяются только свои, а до тех, что стоят, еще и не добрались. И яростнее стучали топоры, рассекая неподатливое дерево.

– Если у них найдется хоть одна светлая голова – они отступят, – проговорил седоусый.

– Ты прав, – ответил Горацио. – Давай, – кивнул флейтисту.

Нежный звук разлился над полем. Лучники развернулись и легкой рысью скрылись между телег. В глубине строя раздались удары железа в железо, и кровожадные бревна рухнули, открывая дорогу.

Многие не сразу поняли, что случилось. Утих колючий дождь, вырвавший из седел столько соратников, рухнули бревна, и верховые с визгом кинулись рубить пеших. Но те были решительно против. Как поршни, задвигались длинные копья, и то один, то другой харсо, роняя клинок, валился наземь. Невозможно пробить такой строй. Для этого нужно забыть о себе любимом и раздвинуть копья. И забывали. И бросались. И раздвигали. Но густо торчали копья. Но точно они били. И коней бросали было. Но хитры пешие. Пугают коней блестящие жала. Удары в храп пугают. А копья длинные и торчат густо.

И страх стал вползать в лютые сердца харсо. Нашими все поле покрыто, а эти как стояли, так и стоят. Не пора ли бежать отсюда, пока сами целы.

Бери-бей. Сотенный

В десятках, сотнях боев и стычек побывал Бери-бей, но такое видел впервые. Его воины, умелые и жестокие, гибли один за другим, но не могли взять жизни ни одного из врагов. Жалкие трусы окружили себя какими-то странными штуковинами, метали стрелы, и ряды воинов таяли. Таяли. Он потерял коня в странной траве, которая пробила копыто его верного соратника. Почти десяток коней попортили. Псы. Его несколько раз крепко приложило стрелой, спас лишь верный доспех, а троюродный брат Умар, не пожелавший сменить дедовскую кольчугу, вылетел из седла, пробитый этим дурацким оперенным дротиком, таким смешным на вид. А он, страшный Бери-бей, еще ни разу за этот день не усладил свой слух хрустом костей под ударом палицы. Ему удалось поймать коня, потерявшего всадника, и он бросился на ненавистный строй вместе со всеми, когда перестали бить стрелы. Но копье, проклятое копье пробило шею коня. Тот, изумленный страшной болью, встал на дыбы, и неукротимый Бери-бей грянулся оземь всем телом. Позор. Харсо был разъярен. Взбросив себя на ноги, он швырнул свое тяжелое тело навстречу жадным копейным жалам, забравшим так много жизней в этот страшный день. И жала радостно потянулись к нему. Он отшвырнул одно копье шитом, два других разнес страшным круговым движением булавы и, оттолкнув уже безопасные деревяшки, грянул щитом в щит обезоруженного копейщика. Тот пошатнулся, и сразу булава рухнула на шлем, вминая его вместе с головой в плечи. Бери-бей радостно заревел и стал щедрой рукой раздавать удары. Не везло тем, кого они доставали. И в эту брешь, поддерживая своего сотенного, вломились харсо, горящие желанием отомстить.

Кавалер Горацио конт Флери

– Не боишься, побратим? – поинтересовался седоусый. – А то я съезжу.

– У меня Дрозды в третьей линии.

– А в четвертой?

– Топоры.

– Ну тогда ладно.

Лагмар. Сотенный

Лагмар был в бешенстве. Теперь до него дошло, что означает «мастер открытых засад». В чистом поле спрятать две сотни воинов. Да какое там две сотни! Он все спрятал. И гребенки эти дурацкие, и доспехи своих воинов, и самих воинов, и это трижды проклятое проклятие любого воителя – лучников. И мастерство своих пешцов спрятал.

Лагмар в ярости ударил кулаком по луке седла. Конь затанцевал от незаслуженной плюхи. Боль отрезвила сотенного. Он не знал, что делать. Он видел, как упрямо и бессильно бросаются его воины на эту проклятую стену из щитов. И не знал что делать.

– Пусть отходят, – бросил Лагмар бунчужному.

– Нельзя отходить, – каркнуло рядом.

Лагмар удивленно обернулся на осмелившегося возразить. Конечно, Мараг. Змея старая.

Высокий.

Сухой.

Одноглазый.

Бритоголовый.

Длинноусый старик.

Прадедова кольчуга с откинутым капюшоном. Малый щит на левой руке. Плеть с шипастым шаром на правом запястье. Древний палаш у пояса. Клювастое лицо, черты которого жестки, как скалы.