По собственному желанию

В последний год тело все настойчивее напоминало ей о приближающейся старости. Далеко не сразу Софья Михайловна обратила внимание на малоприметные еще знаки — все некогда было. К вечеру стали побаливать ноги, и туфли как будто тесноваты сделались, — ничего удивительного, весь день на ногах. И что засыпать стала хуже, а среди ночи случалось просыпаться от сердцебиения, тоже объяснить было несложно: работа у нее далеко не из спокойных, да и сигарет против прежнего стала выкуривать больше, надо бы притормозить. И все остальное, вроде кратковременных приливов крови к голове и покалываний в левом боку, какое-то время еще казалось мелочью. Но вот как-то в спокойную солнечную субботу Софья Михайловна, неторопливо одеваясь, попристальнее вгляделась в себя, отраженную в зеркале, — и будто впервые увидела сразу все то, что прежде замечалось мельком и порознь. И оказалось, что еще недавно чуть заметные припухлости под глазами превратились уже как будто и в мешочки, и кожа на шее даже на ощупь представлялась дряблой, и седины в волосах, правда, еще довольно густых, оказалось куда больше, чем она думала. Впрочем, к некоторому своему удивлению, малоприятные эти «открытия» большого огорчения ей не доставили. Она только вздохнула, меланхолично подумала: «Ничего удивительного, сорок шестой на исходе» — и быстренько закончила свой туалет. Но с того дня как-то само собой повелось, что по утрам она стала больше заниматься собой да и среди дня, уединившись, нет-нет да и взглянет на себя в зеркальце, лишний раз проведет пуховкой по лицу, и помаду стала употреблять поярче. Даже к Маринкиным флаконам и тюбикам стала присматриваться — дочь косметикой давно уже пользовалась вовсю, — но там все было яркое, броское, явно не подходящее ей.

А главное — все чаще стала она задумываться над своей жизнью, и хотя целью такой — подводить итоги и выставлять себе отметки — не задавалась, но желание как-то хотя бы приблизительно оценить себя, свое прошлое, свои достижения и промахи, это желание возникало все настойчивее. И вот в послерабочие часы по пятницам Софья Михайловна чаще всего и раздумывала о своей жизни, вспоминала…

Двадцать два года назад приехала она сюда, в Долинск, — тогда это был городок крошечный, не на всякой карте обозначенный, — с годовалой Маринкой и мужем, Леонидом Моисеевым. И где-то он сейчас, каким стал? Тогда был молодой, красивый, веселый… Начинали оба мэнээсами, в одной лаборатории, и столы поначалу бок о бок стояли, стоило чуть повести головой, и Софья видела своего мужа. Рослый, широкоплечий, отменный спортсмен, любитель дальних походов, ночевок у костра, песен под гитару… Софье тогда было не до костров и не до гитарного перезвона — от Маринки не то что на ночь, но и на полчаса по вечерам трудно было отойти. Но Леонида не держала — пусть идет. И он, искренне сожалея, что не могут они вдвоем любоваться «этакой красотищей», которой в окрестностях Долинска было, по его словам, «великое множество», отправлялся один.

Года через два можно было уже и вдвоем отправляться — Маринка подросла, переехала в Долинск мать Софьи. И раза два она сходила с мужем и его компанией, довольно неинтересной, как ей показалось, на байдарках, до ломоты во всем теле намахалась веслом, полюбовалась «красотищей», послушала на рассвете соловьев, а на третий отказалась — некогда.

— То есть как это некогда? — изумился Леонид. — Воскресенье же…

— Поработать хочу.

— Мало тебе шести дней в неделю? — еще больше удивился Леонид.

— Мало.

Он, похоже, просто не поверил ей, уговаривал минут пять и в сильнейшем недоумении отправился один. А Софья засела за выкладки, в ту пору не отпускавшие ее даже по ночам, — очень уж интересная работа была тогда. Время с той поры покатилось сплошным густым потоком, любая помеха воспринималась с досадой, и не раз Леониду приходилось засыпать одному, так и не дождавшись, когда жена добредет до супружеского ложа…

Кажется, на пятом году их жизни в Долинске впервые услышала Софья об амурных похождениях Леонида и, выбрав минуту, спросила, правда ли это.

— Ерунда, — торопливо бросил Леонид, покраснев. — Бабьи сплетни.

— Возможно, — спокойно согласилась Софья и, помолчав, продолжала: — Возможно, я не слишком хорошая жена тебе. Может быть, я слишком занята собой и своей работой, а тебе нужно что-то иное. Или иная…

— Да нет же… — принялся оправдываться Леонид, но Софья перебила:

— Я повторяю — возможно. И ты волен делать любые выводы из твоих представлений о моей пригодности или непригодности для тебя как жены… Кроме одного: я не потерплю никакой грязи. Если у тебя появится какая-то женщина, наберись смелости и сообщи мне об этом, не унижай меня и не унижайся сам.

Леонид еще долго оправдывался, уверял, что ничего «такого» не было, — Софья почти не слушала его и наконец оборвала:

— Ну, хватит… Не было — так не было. Но то, что я сказала тебе, запомни, пожалуйста.

Он запомнил, и слухи прекратились. На время…