По собственному желанию

— Ладно врать-то, — с досадой сказала Софья Михайловна.

— А чего? — попыталась возмутиться Марина, но, взглянув на мать, опустила голову.

Софья Михайловна молчала, не зная, что сказать дочери. Все-таки решилась:

— Дело твое, конечно. Но если это из-за Кента…

— То что? — вскинула голову Марина.

— Да ничего… — Софья Михайловна поняла, что разубеждать дочь бесполезно. — Делай как хочешь.

Она и сама не знала, нужно ли отговаривать Марину. Тогда еще ничего не было ясно. Разве что интуиция подсказывала — добром это не кончится. А что «это», Софья Михайловна и сама не могла определить. Ведь Кент тогда был еще с ними, Шанталь он не знал, а Наталья… Ну, тут все было более или менее ясно. Даже Марине.

Недолго подумав, Софья Михайловна почти успокоилась. В решении Марины была своя логика. Действительно, если уж она тоже решила заниматься АСУ, о чем Марина объявила решительно, зачем ехать в Москву, когда учителя под боком? Вот только осталось подозрение, что логика у Марины была совсем другая…

Права оказалась Софья Михайловна. Марина стала работать в отделе Кента, по вечерам училась, много занималась самостоятельно — такой прыти от дочери она и не ожидала, — и уже через год Кент перевел ее в инженеры, отмахнувшись от робкого сомнения Софьи Михайловны, а не будет ли это понято превратно, кому же в институте неизвестно, в каких они отношениях…

— А плевать мне, как это будет понято, — грубо сказал Кент, он в то время часто бывал в раздражении. — Я-то знаю, как она может работать…

А потом… Узнав о женитьбе Кента и предстоящем его переезде в Москву, Марина впала в истерику. Кент, не удосужившись предупредить Софью Михайловну, сказал об этом в субботу за обедом — он уже с месяц жил у них.

— Вы что, уже расписались? — подавленно спросила Софья Михайловна.

— Нет еще.

— А когда?

Кент пожал плечами:

— Да какое это имеет значение?

Марина, в бешенстве глядя на Кента, отшвырнула вилку и, опрокинув стул, выбежала в спальню. Софья Михайловна отправилась за ней. Марина уткнулась лицом в подушку, давилась слезами, вцепившись руками в ребра кровати. Софья Михайловна тронула ее за плечо, но Марина резко дернулась:

— Господи, да уйди ты, мама!

Пришлось уйти.

— Что это с ней? — тихо спросил Кент.

— Трудно догадаться? — с раздражением отозвалась Софья Михайловна. — Ты бы хоть мне сначала сказал.

— Ревнует, что ли? — ненужно спросил Кент.

— А если и так? Ей же девятнадцать лет, Кент. Из них девять, чуть ли не вся сознательная жизнь, бок о бок с тобой прожиты. А ты ее как обухом по голове — и женился, и уезжать собрался. Чему тут удивляться?

— К Наташе она ведь не ревновала, — в какой-то глупой растерянности сказал Кент.

— Да о чем ты? Что она, сама замуж за тебя собралась, что ли? Ей ты нужен, пойми, наконец!

Кент прошелся по комнате.

— Черт, что же делать?.. Может, мне поговорить с ней?

— Нет. Во всяком случае, не сейчас.

Кент через полчаса уехал, так и не увидевшись с Мариной — она заперлась в спальне и до вечера не открывала. А часов в восемь вдруг с грохотом выметнулась оттуда, принялась запихивать в чемодан вещички — кофточки, юбки, трусики и зачем-то теплейший норвежский свитер, — стоял на дворе тридцатиградусный июль.

— Куда это ты собралась? — как можно спокойнее спросила Софья Михайловна.

— Куда-нибудь, — мрачно, исчерпывающе ответила Марина.

— Будет дурить-то…

— Я дура?! — взвилась Марина. — Вы больно умные! Доктора, лауреаты! Ну и сиди тут, умная, а я, дурочка, поеду!

Впервые Марина была так груба с ней. Софья Михайловна помолчала и со вздохом согласилась:

— Ладно, поезжай. Когда вернешься?

— Когда-нибудь.

— Надо же отпуск оформить.

— Через неделю, — наконец выдавила из себя Марина.

— Подождала бы до утра, — посоветовала Софья Михайловна.

— Да что я вам, девочка несмышленая? — окончательно вышла из себя Марина. — Пропаду на ночь глядя?

Вернулась она в следующее воскресенье к ночи, похудевшая килограмма на четыре — юбка на ходу сваливалась. Где была, так и не рассказала. Стала безбожно курить, появилась у нее неприятная привычка не отвечать на вопросы и без причины пристально смотреть в глаза. Через два месяца она спокойно заявила, что ей надо уехать «на пару дней». Потом уж Софья Михайловна догадалась, что Марина сделала аборт.

И еще с полгода прошло, пока она стала разговаривать с Кентом нормально.

Перед дверью кабинета Марина приглушила цокот каблуков — знала, что мать шума не любит, — вошла осторожно, взглянула внимательно и чуть виновато, заторопилась:

— Извини, ма, но уже девятый час.

— Ну и что?

— Все равно ты скоро закончишь. — Марина присела на ручку кресла, обняла мать сильной горячей рукой, навалившись на плечо большой грудью. — Только не сердись, ма… Я проваландалась и ничего не успела купить, а дома жрать совершенно не́ хрена…

Да, изысканностью стиля доченька не отличалась. По крайней мере, в разговорах с ней. Правда, Софья Михайловна не была уверена, что Марина не «придуривается».

— И что теперь? — безучастно отозвалась Софья Михайловна — есть ей совсем не хотелось.

— Давай сходим в ресторан, а?

— Не хочу.