По собственному желанию

— А на кой черт нам Блинников? Хозяйство его чуть ли не полтора пуда весит, а толку… Он ведь даже свои шмотки нести не сможет. Да и донесет ли вообще свою бандуру? Он же мужик не атлантистый…

Кругом прав был Коля — и сложения Митя был не богатырского, и рация его весила порядочно, хотя насчет полутора пудов Коля загнул, конечно, а главное — нужды в ней действительно почти не виделось, ведь четыре месяца без единого ЧП ходили, ни разу даже близко аварийной частотой не пахло…

— Так-то оно так, — как будто нехотя согласился Георгий, на деле же чрезвычайно довольный поддержкой Коли, и посмотрел на Ольгу.

А она только улыбнулась в ответ, явно разгадав их увертку.

— Ну и дипломаты… Скажите уж прямо, что не хотите брать Митю.

— А что, и не хотим, — весело признался Коля. — Лично я вообще к нему симпатий не питаю, нудный он человек, спать в ним в одной палатке — зубы заболят. Вам-то, молодоженам, хорошо, — позволил он себе вольность, — у вас даже спальники в обнимку живут…

— Ладно, ладно, — остановила его Ольга, — не хотите его брать — не надо, я не против.

На том и решили и на следующее утро впятером ушли в маршрут.

Странно устроена человеческая память… Георгий мог бы поклясться, что помнит тот маршрут едва ли не лучше, чем события недельной давности, — и никогда не вспоминал о нем. Никогда. И если порой память ненароком натыкалась на один из тех дней, мгновенно срабатывал какой-то механизм, запрещавший идти дальше. И он начинал думать о другом, чаще всего о какой-нибудь ерунде. Вот и сейчас некстати вспомнилось, что из забинтованных ступней Брагина до отвращения некрасиво и нелепо торчат большие пальцы с длинными желтыми ногтями, и почему-то подумалось, что Ларисе, вероятно, было не слишком-то приятно «обрабатывать» такие ноги. Впрочем, с чем врачам не приходится сталкиваться, эта профессия не для брезгливых. Лариса, наверно, спокойно спит сейчас… Интересно, что было бы, останься он у нее? Вероятнее всего, ничего. Просто уснули бы каждый в своей постели. А все-таки остаться побоялся. Странно… Ведь особенно робким с женщинами он никогда не был…

Георгий снова закурил — ярчайший огненный всплеск зажженной спички неожиданно больно ударил в глаза. Машинально отметил про себя: уже третья сигарета, а натощак и вообще курить не следовало бы. Желудок болел по-прежнему, но так монотонно, что временами боль совсем не чувствовалась. А остаться у Ларисы надо было. Черт, он уже чуть ли не в пятый раз думает об этом. Какая-то гнилая интеллигентская рефлексия…

После смерти Ольги он какое-то время думал, что другой женщины у него никогда уже не будет. Во всяком случае, не скоро. А она появилась уже через полтора месяца — и сейчас он даже лица ее не мог вспомнить. Что звали ее Ниной и была она официанткой в бугарском ресторане, это помнил. И что был у нее две или три ночи, в крохотной комнатешке в общежитии, и однажды, встав в темноте, не понял, где он и кто спит рядом, и, толком не проснувшись, пошел туда, где, как он думал, должна быть дверь, и с ходу врезался лбом в единственную книжную полку, да так, что высадил стекло, и до сих пор два бледных шрама над правой бровью напоминают об этом. Еще помнил большую фотографию Олега Стриженова — обложка «Советского экрана» — над узкой кроватью, и что в три эти ночи было очень холодно, и Нина храпела, и небритые ее подмышки пахли резким, неженским по́том…

А впрочем, что о ней говорить, — даже лица Веры, второй своей жены, он уже почти не помнил. А ведь всего шесть лет прошло, прожил он с ней чуть ли не год, и расставались мучительно. А, к черту всех баб, разозлился вдруг на себя Георгий, не везло ему никогда с ними и, видно, не повезет, мертвая Ольга как будто и с того света держит его… Надо думать, что делать дальше, сегодня утром. До рассвета еще часа два — все, что ему отпущено, чтобы принять какое-то решение. И ошибаться нельзя, исправлять ошибки будет некогда…

5

В ту ночь Нина, которую он теперь никак не мог вспомнить, насмерть перепуганная видом его залитого кровью лица, вызвала «скорую», и через час Георгию наложили швы, забинтовали голову и оставили в приемном покое.

Утром пришла старая, очень высокая докторша, прочла записи, сделанные ночной сестрой, равнодушно осведомилась у Георгия:

— Как же это тебя так угораздило?

— Да так…

— Давно пьешь?

Георгий зло прищурился, чуть было не сказал: «Вам-то какое дело?» — но сдержался, нехотя ответил:

— Вообще-то этим зельем не балуюсь…

— Я не про вообще, я про сейчас. Давно?

— С месяц, наверно, — ответил Георгий, вспомнив не сразу, какое сегодня число.

— Часто?

— Почти каждый день, — пришлось признаться Георгию.

Докторша вздохнула, неожиданно ласково предложила:

— Полечиться не хочешь?

— От чего? — не понял Георгий.

— А вот от этого самого зелья, — докторша серьезно щелкнула пальцем по морщинистому кадыку.

— Да вы что? — уставился на нее Георгий. — Что я вам, алкоголик?

— Да нет еще, — задумчиво сказала докторша, внимательно разглядывая его. — А если сейчас не бросишь, вполне можешь им стать.

— Не бойтесь, — с вызовом сказал Георгий, — алкашом не был и никогда не буду.