По собственному желанию

От матерой глыбищи неизвестности пластами отслаивались решения больших и малых проблем, в повседневной текучке Софье как-то не удавалось оглядеться, понять толком, что же и сколько сделано, впереди постоянно маячили новые задачи, подгонял Кент: скорее, пока можно считать вволю, отдохнем после. Но вот Кент уехал на две недели в командировку, Софья, отоспавшись, решила повнимательнее оценить сделанное, посидела в вечерней тишине часа два — и радостно изумилась. Оказалось, что сделано уже чрезвычайно и неожиданно много, а главное — сделанное качественно отличалось не только от прежних ее работ, но и от того, что вообще делалось в ее области. Очевидно было, что по глубине и строгости математической обработки ее тема на голову выше остальных. Софья, не удержавшись, пошла к Куликову хвастаться. Тот отлично разбирался в ее теме, когда-то работали вместе, написали в соавторстве несколько статей.

Куликов слушал молча, мял костлявыми пальцами худое желтое лицо, следил взглядом за строчками выводов.

— Н-да… Честно говоря, не ожидал, — наконец сказал он. — Поздравляю, Соня. Это отлично сделано. Печатать надо!

— Не рано? — усомнилась Софья.

— Нет! — решительно сказал Куликов. — Все равно ведь одним куском не выйдет. — Он подумал, еще раз оглядел выкладки. — Вот что, давай готовить докторскую. Тут на нее всего с лихвой хватит. А русаковского здесь много?

— Да, пожалуй, побольше, чем моего.

— Даже так? — удивился Куликов.

— Да. Вся математика, по существу, его.

— Надо и его остепенить, а? Такого в нашей епархии, я думаю, ни один кандидат не делал… Ладно, этим я сам займусь, а вы готовьте материалы по всей форме.

— Надо сначала с Русаковым поговорить.

— Что, думаешь, он будет возражать? — удивился Куликов.

— Да кто его знает… Очень уж он с бумагами возиться не любит.

— Ишь ты, белоручка… Ничего, ради такого дела можно и пострадать. Звание ему не помешает, лишняя сотня в месяц — тем более.

Кент, выслушав Софью, большого энтузиазма не обнаружил, кисло спросил:

— Возни много будет?

— Нормальное количество, — уклончиво ответила Софья.

— Я ваших научных писчебумажных норм не знаю.

— Ничего, не растаешь.

— Ну, надо так надо…

— Уж не мне ли ты собираешься одолжение сделать? — подозрительно взглянула на него Софья.

— Ну что вы, Софья Михайловна… Надо же мне дотянуться до вас… хотя бы одному из формальных показателей, — отшутился Кент. — Кандидат, конечно, не бог весть какое великое звание, но пока и оного не имеем.

— Ну и трепло! — вздохнула Софья. — Тебе сразу доктора подавай? Или тоже не устроит?

— Ну, почему же… Хотя торопиться особенно некуда. Годикам к тридцати, пожалуй, в самый раз будет.

И ведь как в воду глядел, стервец!

Месяца через два Куликов сказал Софье:

— Показывал я ваши результаты специалистам. Удивление всеобщее. Довольна?

— Конечно.

— Русакова остепеним здесь, кворум есть, а тебе придется защищаться в Москве, в университете. Успех, насколько я понял, гарантирован. Спешите, голуби, куйте железо, пока горячо.

Кент к своей диссертации отнесся небрежно. Делал все через пень колоду, и Софья, по-черному ругаясь на него, должна была половину переписать заново. И своя докторская поджимала, очень торопил ее Куликов. А Кент отмахивался:

— Сонюшка, уволь. Да хрен с ней, с диссертацией, если на то пошло. Не до нее сейчас, дело не терпит.

— А диссертация не дело? — ярилась Софья.

— Нет, это бумажка, — явно с нарочитой невозмутимостью отговаривался Кент. — А дело — работа. Триста нечаянных часов объявились, упустим — не наверстаем.

Даже на защиту он явился всего чуть ли не за три минуты, Софья извертелась, выглядывая его, — сама-то прискакала за час. Кент на ее яростный взгляд чуть виновато улыбнулся:

— Да ведь вторым вопросом иду…

«Вторым, черт бы тебя побрал! — про себя взбеленилась Софья. — А проверить диаграммы, цифры, формулы кто должен?»

Она, конечно, сама все заранее проверила, но ведь этот недоносок и ухом не повел, будто его и не касается! А уж как держался, смотреть тошно! Можно подумать, что одолжение делает, просвещая титулованных неучей! Ну, допустим, вся его дребедень бесспорна, как дважды два, никто возражать и не пытался, но ведь в ученом совете тоже люди сидят, и можно бы соблюсти декорум! Тогда наверняка не было бы тех двух черных шаров, что подложили при голосовании. Прошел бы как по маслу, а так затянулось чуть ли не на полгода, экспертов в ВАКе вдвое больше обычного было…

Даже на традиционном банкете после защиты Кент вел себя как на обычной попойке и, когда все разошлись, с облегчением выдохнул:

— Ну, наконец-то…

— Шибко переработал, что ли? — язвительно осведомилась Софья. — Двух слов приличных не сказал.

— Вот те на! — развеселился Кент. — А что такое неприличное я говорил?

— Поблагодарить-то надо было людей!

— За что? — продолжал дурачиться Кент. — Вот уж кто действительно не переработал. Проглядели диссертацию краем уха, половины не поняли, задали по паре глуповатых вопросов, хорошо попили-поели — ба-альшущая работа!

— Жаль, не прокатили тебя…

— Ну, и расписались бы в собственной глупости — и только.