По собственному желанию

Он поставил машину во дворе, против окон их квартиры. Отсюда хорошо был виден подъезд, откуда должен выйти Сашка, но было еще слишком рано. Интересно, что он сейчас делает? Наверно, уже умылся и завтракает… А может быть, делает зарядку с тем, кого он называет папой? Гадать можно было сколько угодно — он, в сущности, ничего не знал о них. Даже о Наталье. Может быть, она сильно изменилась за эти четыре года, не внешне, конечно, по виду она все та же, только чуть пополнела… Но наверняка исчезло то боязливо-робкое выражение лица, которое так мучительно было ему, особенно в последние месяцы их совместной жизни. Может быть, она весело покрикивает на своих «мужиков»: «Садитесь за стол, а то остынет!» — и они с удовольствием подчиняются ей? А почему она так боялась его? Почему так и не сходило с ее лица то растерянное выражение, которое появилось у нее при первой встрече с ним, когда он небрежно, спокойным тоном, отчитал ее за какую-то ерунду? (Сейчас и не вспомнить, за что! А она наверняка помнит…) А как получилось, что он наконец разглядел ее крупное красивое тело, яркие полные губы, увидел, как хороша эта юная женщина, и потянулся к ней? Сколько дней прошло, прежде чем он решил, что любит ее? Вероятно, совсем немного… Была весна, и он думал, что больше не сможет без нее жить. А любила ли она его? Видимо, нет, иначе почему этот страх, временами буквально сковывавший ее, так и не прошел с годами? Неужели он был для нее в первую очередь не мужем, а тем строгим, безулыбчивым начальником, которого она привыкла видеть на работе? Если так, почему же она вышла за него? Почему, наконец, не оттолкнула его в тот первый вечер, когда они остались вдвоем, а покорно, безвольно отдала ему себя? Из робости? От бесхарактерности? От нежелания обидеть его? Все возможно… Был, конечно, и мираж, фантом, весна, его настойчивые объятия, первые мужские объятия в ее жизни. Так, наверное… А впрочем, к чему теперь все догадки? Он уже никогда не узнает, что она тогда думала, чувствовала, почему была так покорна и бессловесна во все годы их совместной жизни… Хорошо еще, что у нее хватило мужества ответить на любовь этого отчаянно храброго мальчика — а за что он полюбил ее? — который однажды пришел к нему и заявил: «Иннокентий Дмитриевич, я люблю вашу жену, и она любит меня». Глупейшая ситуация… Он давно уже знал об этом мальчике и ждал, когда Наталья сама скажет ему. Так и не осмелилась. Взяла неделю за свой счет, уехала с Сашкой к родителям и послала мальчика на переговоры… Хотя какой там мальчик, ему уже лет двадцать семь было. Нелегкой судьбы человек — это он уж потом узнал, — рано оставшийся без родителей, кончал вечернюю школу, потом работал и учился заочно, не каждому под силу такое. И, верно, немало ему пришлось уговаривать Наталью, прежде чем она решилась на такой шаг…

Все еще было рано, но он не спускал глаз с подъезда, боясь пропустить сына. И он наконец вышел, радостно улыбаясь чему-то, — может быть, просто солнцу, ударившему в лицо?

Кент завел мотор и, подождав, пока Сашка скроется за углом, медленно выехал со двора.

На его оклик сын вздрогнул и тут же остановился, втянув голову в плечи, и наконец медленно повернулся.

— Здравствуй, сынок.

— Здравствуй… папа, — быстро проглотил слово его сын, не двигаясь к нему.

— Садись, довезу тебя до школы.

Сашка медленно прошел несколько шагов, отделявших его от машины, неловко взобрался на сиденье.

Они не виделись все лето — в прошлый его приезд Сашка был в лагере, а перед этим они ездили в отпуск, — Кент отметил, что сын вытянулся, похудел и, кажется, стал еще больше похож на него.

— Ну как ты? — бодрым, уверенным — так ему казалось — голосом спросил Кент.

— Хорошо.

— Я, понимаешь, думал после обеда к тебе приехать, но еще не знаю, смогу ли задержаться, мне могут из Москвы позвонить, вот и решил с утра пораньше, на всякий случай, если не удастся больше увидеться.

Тонкие, худые руки его сына крепко сжимали ручку портфеля, на повороте его качнуло к Кенту, пригнало на секунду, но он тут же схватился за поручень на дверце и выпрямился.

Школа была близко, на машине весь путь занял не больше минуты. Кент остановился, взглянул на часы.

— Ну что, минут десять у нас есть, да?

— Да, — тихо сказал сын.

— Ну, расскажи о себе немного… Как в школе?

— Нормально. Мы же только начали учиться.

— Ну да, конечно… А как летом, хорошо отдохнул?

— Да. — Сын взглянул на него и тут же отвел взгляд. — Были на Азовском море.

— Я знаю. Много купался? Ты уже хорошо плаваешь?

— Не очень, — неохотно признался сын. — Метров тридцать всего проплываю.

— Ничего, еще научишься.

Сын молча смотрел на часы на приборном щитке. Кент перехватил его взгляд.

— Да ты не беспокойся, они спешат. — Он перевел стрелки назад. — А тебе, наверно, уже тоже можно часы носить? В классе есть у кого-нибудь?

— Да, у двоих.

— Тогда знаешь что? Если я сегодня не смогу выбраться к тебе, то приеду недели через две и мы съездим в магазин и купим тебе часы. Сам выберешь, какие захочешь. Договорились?

— Хорошо.