По старой дороге далеко не уйдешь

— Нет, нет! — заговорил он быстро. — Делай так, как я говорю.

— Делать-то проще всего, — улыбнулся Иван, — а вот переделывать, как по сердцу ножом. Будь вы на заводе, вы так бы не поступили.

— Это почему же? — Кочкарев уставился на Ивана.

— Побоялись бы… — нехотя ответил Буданов.

— Чего же?

— Ответственности.

— Я, по-твоему, трус?

— Не в этом дело. Там бы вы больше думали…

— О чем же? — скривился Кочкарев.

— О многом, но меньше всего о своем самолюбии.

— Значит, я там переменился бы?

— Безусловно. Обстоятельства заставили бы.

— Понятно, но тут не завод.

— Это-то и досадно.

— Так что принимай, какой уж есть, — жестко сказал Кочкарев. — И поменьше болтай! — прикрикнул он и вышел, оставив дверь открытой.

В ее проеме за пеленой дождя высились башенные краны. На пролегающем рядом шоссе, блестя мокрыми крышами, мелькали «Волги», громыхали грузовики, автобусы. Глядя на этот движущийся поток, Иван остро ощутил свою беспомощность. Шаги во дворе прервали его раздумья. Это был монтер Васильев. Вчера он приходил в мастерскую, чтобы сообщить о предстоящем партийном собрании. Ивану сразу понравился этот жизнерадостный, подвижный человек с простым скуластым лицом, и сейчас, когда он снова появился на пороге мастерской, ему захотелось познакомиться с Васильевым поближе.

— Вы парторг? — спросил он, поздоровавшись.

— Что вы! — заулыбался тот.

— Тогда, может быть, член бюро?

— Опять нет. Просто коммунист. Ну, а вы, я вижу, человек новый, порядков здешних не знаете, вот и пришел сказать: собрание отменяется.

— Почему? — удивился Иван.

— А кто их знает?.. Отменили — и все тут.

— Я что-то не понимаю…

— Поработаешь — поймешь, — вздохнул Васильев.

— А я собирался выступить, — проговорил Иван.

— Что ж, давай! Веселей будет, а то все я один вылезаю, рабочие у нас больше молчат.

— Почему же так?

— Трудно сказать… То ли стесняются, то ли говорить не умеют… А ты какой думаешь поднять вопрос?

— Вопросы я не думаю поднимать, просто хочу сказать о непорядках.

— Значит, критику решил наводить? Похвально, но учти: будут поддерживать не тебя.

— Что же так?

— Э, милый мой! Кочкарев уже себя показал, его хорошим инженером и организатором считают, а ты кто? Тебя никто не знает. — Он пососал мундштук и, видя, что сигарета погасла, вынул его изо рта, зажал между пальцами и хлопнул по нему другой рукой с такой силой, что вылетевший окурок стрельнул под верстак. — Ну вот, теперь спрашивается, где ты будешь выступать?.. Выступать тебе, прямо скажу, негде, только как на своем участке. А там кто будет? Опять же твой Кочкарев, ну забредет какой-нибудь член месткома, может, что и скажет, а толку-то… Считай, все так и останется.

— А общеинститутские партийные собрания? Мы же коммунисты.

— Чудак! — засмеялся Васильев. — Общие партийные собрания бывают редко, вопросов накапливается много, и все они о науке. О ней говорят и говорят…

— Ну, а ты говори о своем, — вставил Иван.

— Подожди, — остановил его Васильев, — не перебивай. Думаешь, я лыком шитый? Я выхожу на трибуну, окидываю всех глазами и говорю: мы, рабочие, тоже смотрим, что мы сделали. У нас такой порядок: сегодня хорошо, завтра надо еще лучше, но не всегда так получается. И начинаю крыть… В зале оживление и даже шумок одобрения. Ну отбарабанил, не успел сесть, а на трибуне уже по списку другой человек выступает, и опять о науке. Второй и третий — то же самое. А о том, о чем я говорил, — молчок. Вот оно что выходит. Выходит, что твои слова летят мимо.

— Значит, слова плохие, — убежденно сказал Иван. — А может, ты говорил без адреса, а так, в общем, вокруг да около?

Васильев с возмущением посмотрел на него:

— Нет, брат, я так не выступаю!

— Не знаю, не знаю, — примирительно засмеялся Иван.

— То-то и оно, что не знаешь, — успокаиваясь, проговорил Васильев. — Ну ладно, не будем спорить… А теперь у меня к тебе вопрос: ты что, на заводах раньше работал? Или где?

— На заводах, — не без гордости ответил Иван.

— Ну и как?

— Там… жилось веселее: соревнование было. Приятно вспомнить. У каждого желание, как в спорте, вперед уйти. В хвосте-то кому охота? Тут все идет в ход: сила, смекалка, мастерство — словом, природный дар. И многое другое. Кто победит, тот и герой. А здесь скучно. — Иван пожал плечами. — Удивляюсь: какая-то тихая заводь.

— Тут не производство, а наука, — заметил Васильев. — Ученые не соревнуются, а мы, глядя на них, тоже.

— Вот и плохо! Потому и мастерская хромает: заказы выполняет долго и некачественно, задерживает работу лабораторий. А было бы соревнование — другой коленкор… Вот ты говорил о своих выступлениях на собраниях, где критиковал, ратовал и призывал работать лучше, а твой зов не заметили, он мимо ушей прошел. А соревнование — это такой зов, что не только до ушей, до сердца доходит, на него все откликнутся. Почему его не организовать, хотя бы на первое время среди рабочих? А потом вызвать на соревнование ученых, — загорелся Иван. — Разве нельзя?

— Может, и можно, — задумчиво ответил Васильев, — но трудно. Как это ученые будут соревноваться — не представляю.