По старой дороге далеко не уйдешь

Раиса и Надежда Петровна наперебой ухаживали за Иваном, предлагая ему отведать то одно, то другое блюдо. Все было так просто и хорошо, хозяйки дома так радушны, что от его первоначальной стесненности вскоре не осталось и следа.

Второй тост предложил Иван:

— Я хочу выпить за ваше здоровье, Надежда Петровна, за то, что вы вырастили и воспитали такую дочь…

— Спасибо, спасибо, — растроганно проговорила мать Раисы и отпила несколько глотков прозрачного вина.

— А мне хочется выпить за нашу с вами камеру! — воскликнула Раиса. — Мама, он мне сконструировал такую камеру — прелесть!

— Тогда уж не за камеру, а за наше с вами сотрудничество! — весело засмеялся Иван.

— И за то, — так же весело добавила Раиса, — что вы победили и Кочкарева, и профессора Прутикова! Иначе ведь не было бы никакой камеры.

Надежда Петровна застыла с вилкой в руке. Ее живые черные глаза остановились на Иване.

— Вы победили профессора Прутикова? — ахнула она. — Такого осторожного и матерого политикана?

— Да нет, что вы! — замахал руками Иван. — Раиса Ивановна немного преувеличила.

— Все же история с Кочкаревым затянулась по вине Прутикова, — заметила Раиса.

Иван улыбнулся:

— А вы хотели, чтоб она длилась не больше недели?.. Прутиков и Голубев верили Кочкареву. А не верить они не могли, — для этого Кочкарев много поработал: тут и механизация столярной мастерской, и инициатива строительства домика и оранжереи, и зовущий вперед проект решения собрания, и многое другое. Объективный же ход событий показал истинное его лицо. Не так-то все было просто…

— Хорошо, что вы не отступили, — успокоилась Надежда Петровна, слушавшая с неослабевающим напряжением рассказ Ивана.

— Отступить — означало бы зачеркнуть свою позицию, себя.

— Это верно, — подтвердила Раиса. — И мы никогда не узнали бы, что вы такой специалист.

— Вот это и будет следующий тост, — Надежда Петровна встала со стула. — А меня извините, я пойду на кухню, приготовлю чай.

Она ушла, а Раиса стала потчевать гостя солеными рыжиками.

— Это что же, собственного сбора и собственного засола? — Он ел грибы и похваливал их: — Очень вкусные, очень.

— Были в деревне вместе с мамой, вот насобирали и насолили. До чего же там хорошо! — воодушевилась Раиса. — Особенно утром, когда светает. Тишина, птицы щебечут — чудо! Находишься по лесу, наберешься лесных запахов, — никакого курорта не надо.

— А на юге бывали?

— Всего один раз. В санатории. Море, конечно, удивительно! А так… Мне не понравилось.

— Мне тоже на юге не понравилось. Я люблю подмосковную природу. Грибы, рыбалку, охоту… Помню, после войны получил первый отпуск. Ну, сами понимаете, четыре года без отпусков, без выходных, без праздников — станки и те вдрызг измотались, а человек тем паче. Ну вот, приехал в деревню. Дорвался до воды, до леса… И всю усталость за две недели как рукой сняло. Я даже стихи тогда написал.

— Вы писали стихи?!

— Когда-то писал.

— Прочтите что-нибудь.

— Стихи написаны давно, они о войне, о заводской работе, будет ли интересно?

— Конечно. Я тоже когда-то писала стихи. Прошу вас, прочтите, — попросила Раиса.

— Ну что ж, если интересно, прочту. — Иван помолчал и начал:

Стальные суставы война измотала
У прессов стотонных, у мощных станков…
И если бы сделан я был из металла,
То мне бы не выдержать этих годов.

— Хорошие стихи, — задумчиво сказала Раиса. — Не выдерживали станки, металл — выдерживал человек… А другие стихи у вас есть?

— Есть, но они опять о войне.

— Ну и что же? — Раиса повернулась к нему. — Я жду.

— «Россия», — назвал он стихотворение.

На небе — свастика, кресты…
Моторов вой… Разрыв металла…
На речках вздыбились мосты,
В саду с цветка пчела упала.

И сбило петли у ворот,

И уронил ребенок соску.
Столетний дуб шагнул вперед
И заслонил собой березку.

В блокаде бился Ленинград,

Себя в боях чинил и штопал…
На землю сбросив свой бушлат,
В тельняшке дрался Севастополь…

…Берлин… Потсдам… И в том краю

Навек замолкла злая сила.
Лицом к лицу с врагом в бою
Стоял не кто-нибудь — Россия!

Иван читал, вкладывая в стихи всю душу. С каждой строчкой, с каждым четверостишьем они все больше захватывали Раису. То, что не было досказано в стихах, дорисовывало ее воображение. Когда он кончил читать, она воскликнула:

— Да вы же в самом деле поэт!

Он сидел безмолвный. Она глядела на него: Иван сегодня открылся перед ней с неожиданной стороны. Она почувствовала, что ей стал близок и дорог этот человек.

Прервав молчание, Иван поднялся и сказал, что ему пора.

Прощаясь, он задержал руку Раисы в своей.