По старой дороге далеко не уйдешь

— Это я соорудил специально для сварки, — ответил Иван.

— Для сварки… из дерева! Кто же так делает? — Кочкарев был доволен, что нашел уязвимое место.

— Виноват, — проговорил Иван. — Но другого выхода не было. Без приспособления я бы промучился до второго пришествия, а это я сколотил за десять минут. Столярка-то рядом, так что все располагало к этому.

— А пожар бы сделал?

— Ну, пожар… — Иван развел руками. — Тут все цементное и каменное, загореться-то нечему.

Кочкарев недовольно насупился:

— А баллоны с кислородом, ацетилен, карбид? Мог бы произойти взрыв!

— Тогда вообще здесь сваривать нельзя. — Иван улыбнулся: — А у вас сваривают!

— Ну сваривают… — вынужден был признать Кочкарев. — И все же слесарю не пристало делать приспособление из дерева.

— Что верно, то верно, — согласился Иван. — Но, знаете, я хотел сэкономить время.

— Ну ладно, — снисходительно сказал Кочкарев. — Но в следующий раз без моего разрешения не вольничать.

Круто повернувшись, он вышел.

День был на исходе. Иван вернулся в мастерскую. Рабочие, столпившись у крана, мыли руки.

— Ну как, — спросил кто-то, — рекорд, говорят, поставил?

— Работа дураков любит! — хохотнул Петухов. — Оклад у него маленький, теперь будет жать, пока не повысят. Коммунист, видать. Знаем таких. — Он подставил лицо под кран и, шумно ловя воду ртом и фыркая, начал умываться.

Свободного места у раковины не было, и Иван стоял в сторонке, ожидая, когда кто-нибудь уйдет.

— Ну ты, гусь, растопырился, — Ремизов оттолкнул Петухова и позвал Ивана: — Иди, мойся.

Иван подошел к умывальнику и начал намыливать руки. Он работал без рукавиц, и на ладонях от горячего железа остались черные прижоги. Пришлось скоблить их ногтями, но затвердевшая кожа не поддавалась.

— Может, ты нас подбросишь? — спросил Ремизов у Петухова и, не дожидаясь ответа, шепнул Ивану: — У него своя машина.

— А я люблю пешком, — сказал Иван. — Милое дело — наглотаешься воздуха, разомнешься.

— Ну ты валяй топай, а мы с ветерком. — Петухов подмигнул Ремизову.

— Да не поеду я, — неожиданно заартачился тот. — Если бы с товарищами, а то один…

— А мы кого-нибудь прихватим.

— Кого-нибудь я не хочу.

— Ладно, пусть этот едет, — Петухов кивнул на Ивана.

— Разве так приглашают?

— А что? По имени-отчеству, что ли? — вскинулся Петухов. — Я по-свойски, а ты вон куда полез. — Он перекинул через плечо полотенце, забрал мыло и ушел.

— За что ты его так? — спросил Иван.

— Таких так и надо. — Андрей нахмурил брови.

В мастерскую не вошел, а вбежал маленький, непропорционально сложенный человек. Широкоплечее длинное туловище его несли короткие тонкие ноги.

— Петухов еще здесь? — поздоровавшись с Ремизовым, спросил он.

— Где-то тут, — нехотя отозвался Андрей. — А ты чего, Лисенков, запыхался?

— Да летел, боялся, что не застану.

— К чурошникам, кажись, пошел, — весело оповестил слесарь Куницын, имея в виду столяров, которых в шутку так называли металлисты. Иван уже познакомился с ним.

— Его прописать бы надо, — Ремизов кивнул на Ивана.

— Надо, конечно, надо! — затараторил Куницын.

Буданов ничего не понимал.

— У нас такой порядок, — пояснил Ремизов, — кто поступает на работу, с того в получку бутылку. Но получка-то будет не скоро, я занял. Пойдем выпьем!

— Я не пью.

— Нельзя… Прописка!

— Ну что вы, ребята… — сопротивлялся Иван.

Андрей осуждающе поглядел на него:

— Не хочешь стать другом? Мы тоже не алкоголики, а выпить и поговорить надо.

— Друзьями можно стать и без выпивки. Зря занимал деньги, ни к чему это.

— Я думал, ты человек, хотел угостить. Мне тоже надо идти в школу, а вот ради тебя торчу тут.

— Я же сказал: не пью. А если бы и пил, все равно б не пошел. Тебе надо в школу, так иди!

Ремизов безнадежно махнул рукой и, обернувшись к Куницыну, бросил:

— Пошли…

Выйдя из мастерской, Иван постоял, обвел взглядом двор института. Темнело. В мастерской уже никого не было, но в лабораторном корпусе ярко горел свет, окна были не занавешены, в них виднелись женские и мужские силуэты.

Иван подумал о прошедшем дне. Вроде все хорошо было. Однако покрикивание заведующего на скромного Голубенко, столкновение Кочкарева с Ремизовым наводили на размышления. Чувствовалось, что в мастерской еще не было хорошо сработанного коллектива. Отчасти Иван объяснял это тем, что экспериментальная мастерская только начинала работать. Но определенную долю вины он видел и в самом Кочкареве. Он мало разговаривал с рабочими, в основном кричал на них и тем умалял их достоинство. А приглашение Ремизова распить бутылку? Его восклицание: «Не хочешь стать другом?» Что это? Человек он еще молодой, учится. Голубенко тоже. Этот смирный, безобидный. Ремизов, напротив, в обиду себя не даст, ему палец в рот не клади. Но, кажется, парень хороший, справедливый, Кочкареву бы задуматься над этим… А он?

Буданов невольно вспомнил своего прежнего начальника Федора Петровича Рублева. «Сюда бы его», — подумал он.