По степи шагал верблюд

– Как тебя зовут? Артемьо? Ола! А я Эдит. – Она хотела узнать больше, чем он, волновалась, играла тонкими длинными пальцами по косматой бахроме черной шали. – Так где наш бедолага Эстебан?

– Я не знаю, где он, я просто встретил его в госпитале, – врал Артем неправильными, заученными испанскими фразами.

– В каком госпитале? – Карие глаза недоверчиво приоткрылись, впустили в себя чуточку его любопытства, подержали, подвесив, как терпкое вино в бокале, перед тем как проглотить или выплюнуть.

– Де Тавера.

– Ха-ха-ха, я служу в госпитале де Тавера. – Глаза захлопнулись, выгнав его вон, сразу стало неуютно. Теперь во взгляде горела злость. – Говорите: что надо от больного человека?

– Ладно, ладно. Просто спросил… не знал, как познакомиться с сеньоритой, – неуклюже соврал Артем.

– И это неправда! – Она бесцеремонно схватила его за руку. – Я вижу, вы русский, хоть на русского и не похожи. Зачем глумиться над несчастным? Разве это по‐христиански? Приведите его сюда. Или отведите меня к нему. И вам зачтется на Небесах.

– Ладно, – сдался Артем, – мой командир думает, что этот ваш Эстебан может оказаться замешан… м-м-м… в военных делах.

– Кто? – Она залилась звонким смехом, от такого, кажется, даже придорожная жакаранда развеселилась, ветки гуще засиреневели. – Вы понимаете, о ком говорите? Это юродивый, ему лет пятьдесят, еще моя матушка помнит его с тех пор, как девочкой была, а по уму тот же младенчик. Какие военные тайны? – И она снова рассмеялась, обнажая ряд крупных, даже парадных жемчугов. Такой зубастой улыбки в северных широтах не водилось ни у русских, ни у казахов, ни у китайцев. Чтобы так показывать зубы, нужна средиземноморская смелость, южный темперамент, нужна кипящая кровь отважных кабальеро и отменно развитая романская челюсть. Вот бы погладить эти зубы языком – гладкие ли жемчужины, сладкие ли на вкус?

– Я вам верю, – сказал он, – очень верю! – Испанская грамматика частенько хромала, подводила. – Но давайте спросим у других селян. – И он демонстративно уселся на крыльце, ведущем в никуда, в стену, где когда‐то распахивалась дверь, а теперь стала не нужна, заросла каменной кладкой. Он похлопал по ступеньке рукой, и Эдит подлетела тонкой черной птицей, опустилась рядом.

Сидели долго, потому что прохожие в Дель-Кастро – нечастое явление. У каждого Артем спрашивал про Эстебана по‐разному. Одному говорил, что юродивый – его дальний родственник, а сам он из Мадрида. Тогда слышал сочувствия и сомнения, мол, у Эстебана никогда не было родни в Мадриде, он дальше Толедо не ступал, скорее всего, кабальеро ошибся. Другому врал, что Эстебан украл его лошадь, и тут начинались охи-вздохи: как же так, он же расшибется, он не сдюжит. Эдит помогала в расспросах и много смеялась в спины озадаченных сельчан. Когда улица пустовала, они просто болтали. В итоге долгого смешного дня Артем убедился, что выловленный накануне лазутчик действительно обычный юродивый этой непримечательной деревушки, которого все знали и жалели. А еще он невзначай влюбился.

Капитан не сразу поверил донесению, но Артему все‐таки удалось его убедить.

– Раз там все знают этого чудика, то, может, и правдочка, – задумчиво тянул командир. – Мы вот что сделаем: завтра бери Карася и идите вместе с ним в деревню. Посмотрите, как он общается с сельскими. Чем‐то себя выдаст, если что не так.

Артем хотел поспорить, мол, талантливый лазутчик не выдаст, но не стал: очень хотелось снова повстречаться с темноволосой. А лазутчики – это же просто армейские будни.

Так и вышло, что назавтра к ней снова пожаловал Артемьо, на этот раз вместе с Карасем и Эстебаном. Дона Игнасио с сыном отпустили, юродивый снова пошел беседовать с голубями, а Эдит на следующий день встретила Артема, сидящего на ступеньках часовни. А спустя неделю – подпирающего ствол старого каштана на противоположной стороне улицы. Они невинно болтали, но его рука все чаще и чаще удерживала ее тонкие пальцы, все сильнее сжимала, его узкие проницательные глаза все глубже и глубже заглядывали в ее колодцы, выгоняя печаль и заставляя краснеть. Она скрывала от всех, а прежде всего от себя самой, что новый знакомец не просто теплая родственная душа, не просто друг, а тот самый, о котором незамужним девушкам принято говорить с опущенными ресницами.