По странам и страницам: в мире говорящих книг. Обзор аудиокниг

Долго откладывал эту книгу на потом, на сладкое под тем предлогом, что не читал еще ни «Госпожу Бовари», ни «Саламбо», ни иже с ними. Как-то исторически не сложилось: в домашней библиотеке не было, в отличие от Бальзака, в школе, понятно, не проходили, а в университете просто разминулись. После же столько интересных книг на горизонте появилось, что стало вовсе не до классики. Говорю это не из тщеславия или гордости – таких авторов, как Флобер, читать, конечно, надо. А тут еще Барнс со своим «Попугаем»… Словом, решил начать с конца, то бишь со следствия, а там, глядишь, и до причины-первоисточника как-нибудь доберемся.

Итак…

Как и следовало ожидать, книга Джулиана Барнса – практически никакой не роман, но произведение больше публицистического, литературоведческого и биографического толка. Хроника жизни великого романиста. Неизвестные факты его биографии. Шаги по следам. Роман-расследование. Роман-экскурсия. Роман-музей. Сюжет почти не прослеживается, но до чего занимательно, увлекательно, захватывающе написано!

Трудно судить, насколько герой-рассказчик – врач и по совместительству флоберовед-любитель Джеффри Брейтуэйт соответствует своему автору – насколько сам Барнс отождествлял себя со своим персонажем. Рассказ от первого лица ровным счетом ни к чему не обязывает писателя, однако Брейтуэйт слишком умен и самоироничен, чтобы за его спиной не угадывалась фигура его создателя.

Цитат из самого Флобера – на любой вкус! – в книге столько, что Барнсу впору было бы указать французского классика в качестве полноценного соавтора:

«Какая, однако, дурная штука жизнь! Это суп, в котором плавают волосы, а его все-таки надо съесть». «Я люблю свой труд яростной и извращенной любовью, как аскет любит власяницу, которая царапает ему пузо». «У всех у нас, нормандцев, есть немного сидра в жилах; это горькое, сброженное питье, которое иногда выбивает затычку из бочки». «Я как бидоны с молоком: чтобы получить сливки, их надо оставить в покое». «Моя дружба – как верблюд. Стоит ей сделать шаг, и ее уже не остановить».

Впрочем, Барнс не уточняет, подлинные это цитаты из самого Флобера или же это фразы, вложенные им в уста своего литературного персонажа, которого – вот совпадение-то! – тоже зовут Гюставом Флобером.

Цитирует Барнс и Набокова – его лекцию о Флобере, где автор «Лолиты» определяет измену как «банальнейший способ над банальностью возвыситься».

Крылатых фраз можно настричь и из самого Джулиана Барнса, и цитаты эти будут ничуть не хуже вышеприведенных: «Величайший патриотизм – сказать своей стране правду, если она ведет себя бесчестно, глупо, злобно». «А старая любовь? Она подобна ржавеющему танку, стерегущему каменный брус памятника там, где однажды что-то было освобождено». «Мы больше не верим в то, что язык и реальность так идеально конгруэнтны; если на то пошло, мы скорее верим, что вещь рождается из слова в той же мере, в какой слово рождается из вещи». И еще вот это, оцените: «Насколько тонким должен быть намек, чтобы порваться?»

В главе шестой «Глаза Эммы Бовари» герой-рассказчик признается в ненависти к критикам и приводит слова некой ученой дамы, обнаружившей у Флобера разночтения в описании цвета глаз героини (в одном эпизоде они карие, в другом – черные, в третьем – синие). Далее он остроумно обыгрывает различного рода неточности и ляпы у других литераторов, причем под раздачу попадают Пушкин, у которого кавалергарды являются на бал в сапогах со шпорами, тогда как по всем нормам и правилам этикета обязаны были делать это в вицмундирах и, соответственно, башмаках; Евтушенко, у которого в Америке соловьи вовсю поют (не водятся они там в дикой природе, оказывается), а также уже упоминавшийся здесь Набоков, который ошибся при описании фонетики слова «Лолита»: кончик языка у него там «совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы» (язык можно вывихнуть, если следовать этим инструкциям, – на самом деле он не спускается вниз по небу, но совершает движения вперед – назад – вперед: «Ло-ли-та» – попробуйте сами). Но более всего сразил меня Голдинг, у которого в «Повелителе мух» для получения огня используются стекла очков Хрюши, при том, что страдает бедный Хрюша (sic!) близорукостью, то есть очки у него – на минус! А в самом конце главы Брейтуэйт легко и убедительно доказывает всю несостоятельность и нелепость претензий профессорши к Флоберу: глаза мадам Бовари меняли свой цвет в зависимости от освещенности. К примеру, они никогда не были черными, но только казались таковыми в тени ее ресниц.