По стране Литературии

«Действительно,— пишет Дюма,— к смерти в России официально не присуждают, а только к трем тысячам шпицрутенов, заведомо зная, что больше двух тысяч вынести невозможно».

Перечисляя чины табели о рангах — большею частью всяких советников: титулярного, надворного, статского, тайного — Дюма иронически замечает: «В России больше советников, чем где бы то ни было, но меньше всего просят советов» — явный намек на произвол властей.

Ни один переводчик не решился бы перевести такие высказывания, ни один издатель не рискнул бы представить такую книгу в цензуру.

Правда, были переведены и изданы в 1861 году «Впечатления от поездки на Кавказ», но там не было ничего неприятного для царских властей. Напротив, русские — завоеватели Кавказа изображены как европейцы, приобщающие некультурных горцев к цивилизации. Но и тут, если сравнить русский текст с оригиналом, можно обнаружить цензурные купюры.

Поскольку путевые очерки Дюма «От Парижа до Астрахани» еще на русский не переведены (лишь небольшой отрывок, о встрече с Анненковыми, напечатан как приложение к «Учителю фехтования» в издании 1957 г.), познакомим читателей с этим произведением автора «Трех мушкетеров».

В нем немало «развесистой клюквы». Так, сообщается, что Пушкин родился в Псковской губернии (т. е. в Михайловском); что писатель Бестужев (Марлинский) — родной брат декабриста Бестужева-Рюмина, повешенного; что Полежаев сочинил поэму «Машка» (пояснено: в России так называют падших женщин) и был убит на Кавказе... Все это, так сказать, клюква литературная.

Рассказывая, как его угощали икрой, взятой у еще живого осетра, Дюма добавляет: «Русские больше всего на свете любят икру и цыганок». В Волге, как он сообщает, водятся сомы-людоеды, нападающие на людей.

У овец под Астраханью — такие огромные хвосты-курдюки, что каждая овца возит хвост в тачке...

А вот каким способом в России охотятся на медведей: кладут мед в медный горшок с узким горлом; стараясь достать мед, зверь засовывает голову в горшок, обратно вытащить ее не может, тут его и ловят...

Вот наблюдения над русским языком: «Он не очень богат на обращения: если не «братец», то «дурак», если не «голубчик» (маленький голубь), то «сукин сын» (пусть переводят другие!» — добавляет автор).

Описывая Волгу, он не мог обойти Степана Разина:

«Бандит Стенко Разин, родись он князем, стал бы, вероятно, великим человеком и знаменитым полководцем; но поскольку он был простой казак, его четвертовали. Он отличался мужеством заговорщика, смелостью разбойника, прозорливостью генерала и вдобавок красотой».

Предание о персидской княжне (ну, как же без нее?)

Дюма излагает так: «На вопрос Разина: что подарить тебе, Волга?» — эхо каждый раз ответствовало: «Ольгу!»

Ольгой звали его возлюбленную, и он бросил ее в реку с вершины утеса под Царицыном, который с тех пор называется Девичьим».

Большой гурман, Дюма много места уделяет русской кухне, ругает «чи» (это слово, по его мнению, китайского происхождения) и находит, что они сильно уступают простой капустной похлебке, какую варят самые бедные французские крестьяне. Развенчивает Дюма и знаменитую волжскую «стерлет». Все дело, как он считает, в том, что в России нет талантливых поваров.

Нашего путешественника поразили обширные русские равнины, которым нет ни конца ни края. В его подорожной стояло: «Александр Дюма, литератор». Смотрители почтовых станций недоумевали: что за чин такой? Похоже на «коллежский регистратор», ниже которого чина не было... Видать, птица неважная! Но спутники француза авторитетно разъясняли: да нет, это то же самое, что генерал! И лошадей давали тотчас же.

Непременным спутником подорожной, по словам Дюма, является нагайка: без нее лошадей не получишь.

Кроме того, надо брать с собой в дорогу все: матрац, подушку, съестные припасы...

Отдадим справедливость автору очерков: он добросовестно старался познакомить читателей с русской литературой. Об этом свидетельствует большое количество включенных им переводов стихотворений русских поэтов. Вразрез с тогдашним обычаем, они сделаны не прозой, а рифмованными стихами, хотя это и труднее. Дни, проведенные на пароходе, неспешно бороздившем волжские воды, Дюма использовал для того, чтобы сделать творения Пушкина, Лермонтова, Рылеева, Некрасова доступными для французских читателей. Любезные спутники делали для него подстрочники, а плодовитость его, как автора, вошла в легенду.

Пушкину посвящена целая глава. Ставя его чрезвычайно высоко, Дюма отмечает любовь к нему в России.

«Русские боготворят Пушкина и Лермонтова; второго — в особенности женщины, которые знают все его стихотворения наизусть, в том числе и запрещенные цензурой». Рассказано, как Пушкин, решив принять участие в восстании 14 декабря, за неделю до этого выехал в Петербург из своего имения, но вернулся назад, так как заяц дважды перебежал дорогу, а это очень плохая примета. «Иначе Пушкин был бы либо повешен, как Рылеев, либо сослан в Сибирь, как Трубецкой и другие»,— авторитетно разъясняет Дюма.