По стране Литературии

Соотечественников Тургенева раздражало его постоянное проживание за границей, ставившее для многих под сомнение патриотизм писателя. Про него говорили, что он «изучает Русь в Париже». В списках ходила такая эпиграмма:

Талант свой он зарыл в «Дворянское гнездо».
С тех пор бездарности на нем оттенок жалкий,
И падший сей талант томится приживалкой
У спавшей с голоса певицы Виардо.

Появились выпады и против повести «Вешние воды» (1872)—по мнению некоторых критиков — слабой, свидетельствующей об упадке таланта автора. Все тот же Минаев (мало кто так высмеивал Тургенева, как он) писал в «Искре»:

Недаром он в родной стране
Слывет «талантом»... по преданьям:
Злаглавье вяжется вполне
В его романе с содержаньем.
При чтеньи этих «Вешних вод»
И их окончивши, невольно
Читатель скажет в свой черед:
«Воды, действительно, довольно!»

Роман «Новь» (1877) также не удовлетворил русских революционных демократов из-за умеренности политических убеждений его героев. Минаев в «Петербургской газете» высмеял его, подписавшись: «Общий друг»:

«— Читали «Новь»? — Читал в теченье трех часов,
Не отрываясь, я.— И мнения какого?
— В романе этом все бы было ново,
Когда бы не было «Бесов»
И «Некуда» Стебницкого-Лескова!

Другая эпиграмма, опубликованная уже после смерти Тургенева «Историческим вестником» в 1892 году, приписывается А. Апухтину:

Твердят, что новь родит сторицей,
Но, видно, плохи семена
Иль пересохли за границей:
В романе «Новь» — полынь одна.

Об этом романе, а также о мнимом отказе Тургенева от писательства (такое впечатление вызвал его рассказ «Довольно!») упоминает В. Буренин в поэме «Иван Оверин»:

Лет тридцать он дворянские амуры
Описывал прекрасно, но потом,
Внезапно устыдясь литературы,
Дал клятву больше не шалить пером.
С тех пор в отчизне барышни все хмуры
И молят страстно небеса о том,
Чтоб автор «Нови», им на, утешенье,
Переменил жестокое решенье.

Неблагоприятный отклик получило и выступление Тургенева в Обществе любителей русской словесности по случаю открытия памятника Пушкину в Москве (1880). В своей речи он позволил себе усомниться, можно ли приравнять Пушкина к Шекспиру и Гете, и сказал, что «название национально-всемирного поэта мы не решаемся дать Пушкину, хотя не дерзаем отнять его». Это умаление заслуг великого русского поэта не прошло незамеченным и дало повод О. Голохвастовой саркастически написать:

В речи длинной, тонкой, меткой
Нам Тургенев сообщил,
Что хорошею отметкой
Мериме, сей критик редкий,
Гений Пушкина почтил.
Но, чтоб нам не возгордиться,
О себе не возмечтать —
Поспешил оговориться,
Что не след нам торопиться
Пушкина великим звать.
Не велик уж, не народен
Наш развенчанный поэт,
Мериме хоть он угоден
И для русских превосходен...
Что ж, об этом речи нет.
Но Европе просвещенной
Где же Пушкина читать?
Будет с нас, и тем польщенны,
Что, Вьярдом переведенный,
Сам Тургенев ей под стать.

Эти строки ходили в списках и были опубликованы лишь в 1909 году «Вестником Европы». В них упоминалось о том, что муж Полины Виардо перевел некоторые произведения Тургенева на французский.

Какое же впечатление производили на Тургенева все эти выпады, конечно становившиеся ему известными, даже когда эпиграммы распространялись в списках? Разумеется, болезненное: его самолюбие, при впечатлительном характере, должно было сильно страдать.