По страницам "Войны и мира"

не боится. Боятся все, но не все умеют победить свой страх, а мужество в том и заключается, чтобы,

вздрагивая от выстрелов, не бежать оттуда, где опасно, но делать свое дело.

Всегда очень обидно читать, как накидывается на Тушина штаб-офицер, добравшийся, нако-

нец, до него с приказом отступать: «Что вы, с ума сошли?..» Не потому обидно, что он кричит на

Тушина, а потому, что Тушин пугается его и не может победить этого своего страха.

«— Ну, за что они меня?.. — думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.

— Я— ничего... — проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. — Я...»

К счастью, в это время близко пролетело ядро, штаб-офицер поворотил лошадь и поскакал

прочь, а вместо него приехал князь Андрей. «Он передал приказание и не уехал

с батареи».

Тушин вздрагивает от выстрелов — и делает свое дело. Князь Андрей тоже «почувствовал, как

нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его.

«Я не могу бояться», — подумал он и медленно слез с лошади между орудиями». (Курсив мой. —

Они очень разные, Тушин и князь Болконский. В мирной жизни между ними нет ничего общего,

и гордый князь, может быть, не снизошел бы до разговора с артиллерийским капитаном, да и негде

было бы им встретиться. Но здесь, сведенные вместе войной, они молча делают свое дело: «Оба

были так заняты, что, казалось, и не видели друг друга». Здесь они похожи тем главным, чего тре-

бует война от человека, осознанной князем Андреем и не осознанной Тушиным мыслью: «Я не

могу бояться», умением победить свой страх.

И Тушин чувствует это единство. Когда все кончилось и князь Андрей протянул ему руку,

Тушин говорит те же слова, какие сказал бы своему фельдфебелю Захарченко.

«— До свидания, голубчик, — сказал Тушин, — милая душа! прощайте, голубчик, — сказал

Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза».

Слезы эти понятны. Кончился взлет страшного напряжения, кончился е г о Тулон, больше не

нужно быть героем, и он опять превратился в маленького робкого человека.

Таким он и стоит перед Багратионом в тесной избе, где собралось все начальство; на бедного

капитана устремлено столько глаз — немудрено, что он споткнулся о древко взятого сегодня фран-

цузского знамени и вызвал смех, причем «громче всех слышался голос Жеркова».

Читать эту сцену горько, и стыдно, и страшно: почему же так? Почему трус Жерков сидит здесь

и смеется громче всех, а герой Тушин, дрожа, стоит перед Багратионом, едва имея силы выгово-

рить: «Не знаю... ваше сиятельство... людей не было, ваше сиятельство».

Невольно вспоминается еще один герой Шенграбенского сражения, знакомый нам со смотра

в Браунау. Здесь он появился в ту самую минуту, когда солдаты поддались панике и побежали...

«Все казалось потеряно. Но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой

причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была

рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атако-

вала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и

пьяною решительностью, с одной шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опо-

мниться, побросали оружие и побежали». (Курсив мой. — Н. Д.)

Только благодаря Тимохину русские имели время опомниться: «Бегущие возвратились, бата-

льоны собрались...»

Так вел себя в бою тот самый Тимохин, который на смотре в Браунау «все больше и больше

прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасе-

ние».

29

Так что же такое мужество, если храбрец, которого еще с Измаила запомнил Кутузов, оста-

ваясь храбрецом в бою, вытягивается перед начальством, дрожа от страха, и капитан Тушин, не думав-

ший об опасности под вражескими ядрами, теряет дар речи, стоя перед Багратионом?

Мужество разнообразно. И есть немало людей, безудержно храбрых в бою, теряющих свою

храбрость в будничной жизни. Их поведение не всегда можно назвать трусостью; тут другое. На поле

боя человек з н а е т , как он должен себя вести и что от него требуется. В обычной жизни случается

иное: именно то, что человек должен сделать, повинуясь своей совести, может вызвать недовольство

других людей.

Вот чье мужество в бою и в штабе одинаково — это князь Андрей. Он и здесь может прика-

зать себе: «Я не могу бояться»; он одно знает: как отступить в бою, так и промолчать перед началь-

ством — значит унизить свое человеческое достоинство, потому и заступается за Тушина.

«— Вот спасибо, выручил, голубчик, — сказал ему Тушин», и князю Андрею стало

грустно и тяжело, как грустно и тяжело было нам читать о вызове Тушина к Багратиону