По страницам "Войны и мира"

После обеда выяснилось, что куда-то пропала Соня, и Наташа нашла ее, плачущую, на сундуке

в коридоре, и сама, «распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как

ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала».

Вовсе не одна только жизнерадостность переполняет ее — и сочувствие, и жалость к Соне,

и злится она на Веру: услышав Сонины сбивчивые слова, она сразу догадалась, что не обошлось

без Веры, что уж непременно Вера сказала что-то неприятное...

И это умение утешить: «Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все

втроем говорили с Николенькой... Я уже не помню как, но помнишь, как было хорошо и все мож-

но...»

Через несколько минут она уже поет с братом «Ключ», потом танцует с Пьером, сидит на виду

у всех с веером, как большая, — и, забыв в одно мгновенье, что она большая, дергает «за рукава и

платье всех присутствовавших», чтобы смотрели на танцующего папеньку. .

Читая о тринадцатилетней Наташе, я всегда вспоминаю другую героиню Толстого — умную,

взрослую Анну Каренину, едущую в поезде и читающую английский роман. «Анна Аркадьевна читала

и понимала, но ей неприятно было читать, то есть следить за отражением жизни других людей.

Ей слишком самой хотелось жить. Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хо-

53

телось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента

говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом... ей хо-

телось это делать самой».

Вот это же стремление все делать самой, чувствовать за всех, всюду поспевать, все видеть, во

всем участвовать — это страстное желание жить переполняет Наташу.

Вероятно, от этого она так обостренно чутка: угадывает по интонациям и выражениям лиц

то, чего не видят даже взрослые люди.

Когда придет письмо от Николая, Наташа сразу догадается об этом и вырвет у Анны Ми-

хайловны всю правду «с условием не говорить никому.

— Честное, благородное слово, — крестясь, говорила Наташа, — никому не скажу, — и тотчас

же побежала к Соне».

Для Сони известие имело свой прямой смысл: Николай был ранен, это горе. Для Наташи го-

рестная сторона только что открылась, но она тут же отмела ее: «Немножко ранен, но произведен

в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет...»

Для нее важно другое — произошло событие: письмо, известие о ране, о производстве в

офицеры; а жизнь для нее — это цепь событий, в которых можно участвовать, — неважно, радостные

это события или горестные: важно, чтобы они происходили, чтобы все двигалось и требовало ее, Ната-

шиных, усилий...

«— Ты его помнишь? — после минутного молчания вдруг спросила Наташа... — И я помню Ни-

коленьку, я помню, — сказала она. — А Бориса не помню. Совсем не помню...»

Как же так? Ведь «навсегда, до самой смерти...» Вот Соня, почти ровесница Наташи, гово-

рит: «Что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его — во всю жизнь»

— и это будет правдой. А Наташа так не умеет; ей еще нужно научиться любить и пройти через горь-

кие ошибки, но зато уж и любовь ее будет полной, не такой, как тихая, преданная и бескрылая любовь

Сони.

Наташе пятнадцать лет. Она встречает приехавшего в отпуск брата: «держась за полу его

венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала».

«— Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к

нему, обняла и поцеловала его».

Она уже не та девочка с «маленькими ножками в кружевных панталончиках» — взрослый

Денисов видит в ней девушку, но девочка живет в ней и заставляет совершать все эти не светские, не

очень приличные поступки: визжать, целовать Денисова и непрестанно смеяться, потому что «она

не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом».

Чтобы доказать Соне свою любовь, она разожгла на огне линейку и прижала к руке. Зная до-

бропорядочную Соню, мы не сомневаемся, что она протестовала и возмущалась, — Наташе это не-

важно: она не столько доказывает Соне свою любовь, сколько себе — свое мужество. Пятнадцатилет-

няя Наташа задает себе вопросы, которые никогда не придут в голову ни ее сестре Вере, ни Жюли Ка-

рагиной, ни Элен: что благородно, что неблагородно, как м о ж н о и как н е л ь з я поступать. Она в вос-

торге, когда Соня решает освободить Николая от д а н н о го е й с л о в а . «Ежели ты... считаешь себя

связанным словом, то выходит. . что ты все-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то»,

— объясняет она брату.

Вот еще один секрет ее очарования: у нее есть свой мир, и в этом мире огромное место занимают

люди, она чутьем понимает их; то, что недоступно старшему брату, прошедшему войну, ясно ей, пятна-

дцатилетней девочке. «За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что

он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и

неестествен».

Объяснить, логически доказать Наташа не умеет, потому что понимает людей не умом, а

сердцем. Но сердце подсказывает ей всегда верно.