ратору; он прекрасный подданный, но плохой гражданин, потому что истинный гражданин прежде
всего додумывает все до конца.
Вечером, за обедом, когда разговор зашел о дружбе с французами и товарищи Ростова высказы-
вали свое недовольство, он молчал и пил, «он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от
них», именно поэтому, придравшись к чьим-то вполне невинным словам, он «начал кричать с горяч-
ностью, ничем не оправданною и потому очень удивившею офицеров:
— Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего... Велят нам умирать
— так умирать... А то коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не
останется... Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и все...»
Так кричал Николай Ростов в 1807 году — казалось бы, что же тут страшного: солдат и правда
должен подчиняться приказу. Но в эпилоге романа Николай скажет Пьеру: «Вели мне сейчас Аракче-
ев идти на вас с эскадроном и рубить — ни на секунду не задумаюсь и пойду». 14 декабря он м о г
бы выйти на Сенатскую площадь с д р у г о й с т о р о н ы , с теми, кто защищал царя, не размыш-
ляя. Это могло бы произойти, потому что совсем еще молодым он запретил себе то, что человек обя-
зан делать всю жизнь, — думать над каждым своим поступком, думать и о том, что происхо -
дит на его глазах.
Зачем он ЕЗЯЛ шпагу в левую руку, когда его ранили в правую, и пошел вперед?
Берг напоминает Молчалина: у того два качества —
очередь, «во время похода получив роту, успел своею
жить доверие начальства». (Курсив мой. —
толка чиновники. Но люди они разные, и, может быть, Берг сложнее.
Мы еще не знакомы с ним, когда слышим впервые его имя, — Наташа, «разгорячась», гово-
рит Вере:
«У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем... Ты кокетничай с Бергом сколько хо -
чешь...»
Уже то, что с Бергом кокетничает Вера — красивая, холодная, спокойная Вера, всегда говоря-
щая неприятные вещи, так непохожая на остальных Ростовых, — уже одно это настораживает.
Но вот и он сам — «свежий, розовый... безупречно вымытый, застегнутый и причесанный» —
сидит в кабинете старого графа Ростова и «розовыми губами» выпускает дымок «из красивого
рта».
50
Берг неприятен нам сразу, как неприятен Толстому, и он не изменится; с первых страниц до
последних он останется тем же аккуратным, рассудительным, чисто вымытым розовым офицером;
только чины его будут меняться.
«Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его од-
ного; он всегда спокойно молчал, когда говорили о чем-нибудь, не имеющем прямого к нему отноше-
ния... Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удо-
вольствием».
Все его рассказы — это рассуждения вслух о своей выгоде: «Будь я в кавалерии, я бы полу-
чал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести
тридцать...», «Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю...
Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна».
Бергу выгодно не только получать двести тридцать рублей, но и быть честным. Он заботится
не только о повышении в чине, но и о спокойной совести. Он по-своему патриот: встретившись с Ро-
стовым на войне, «надел чистейший, без пятнышка и соринки, сюртучок,
У него тоже есть свой нравственный идеал: «В нашей породе фон Бергов, граф, все были ры-
цари...» Согласно этому нравственному идеалу, он и совершил «подвиг» при Аустерлице: взял шпа -
гу в левую руку и пошел вперед. Ему было страшно, но он преодолел страх. Он имел право уйти
с поля боя, но не ушел, остался...
Зато уж потом он выжмет из своего «рыцарского» поведения все, что возможно.
Это не грубый расчет, нет. Это такой самоуверенный эгоизм, что можно было бы ему удивляться,
если бы он редко встречался в людях. Но, к сожалению, он встречается не так уж редко.
Берг не просто расчетлив, эгоистичен, скуп — он твердо убежден, что иначе жить нельзя; поэто-
му ему не стыдно рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед
своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить и
он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным...»
Это напоминает уже не Молчалина, а Скалозуба: «Довольно счастлив я в товарищах моих; ва-
кансии как раз открыты: то старших выключат иных; иные, смотришь, перебиты...» Но Скалозуб —
тупой полуграмотный солдафон, а Берг — милый, учтивый, аккуратный...