По строкам лавандовых книг. Часть 1

– Значит пусть идут другие студенты! Мне всё равно, черт возьми! Пусть хоть сам ректор, хоть главврач, хоть командир обороны, хоть сам дьявол идет, но не ты! Не ты! ― проговариваю со злостью каждую букву. ― Студенты – пушечное мясо у этих мясников в погонах, которых прислали из Кепитиса в день наступления. Они их выпускают вперед, расчистить дорогу своим ученым солдатам, чтобы гибло меньше опытных. Тебя ведут на верную смерть, как свинью на заклание, а ты – слепой фанат политики Джоува, бежишь впереди всех воевать: за что? За сохранность Литора? Да мне глубоко наплевать какой флаг будет висеть над моей головой! Мне всё равно будет ли Литор в числе оккупированных территорий или нет. Мне безразлично, как будет называться государство и существует оно на контурной карте, или только в фантазиях Креона Деуса! Я хочу, чтобы всё это закончилось! Хочу, чтобы вонь гнилых ран солдат, которых привозят каждый день с передовой, выветрилась из моего платья, а твоя Триша не боялась увидеть тело отца на операционном столе Ролло, а ты … ты… Ты чтобы был рядом и жив! Я не готова завтра утром шить твои раны… И это в лучшем случае… Если будет, что шить.

Он отпускает меня, но оставляет прикованный взгляд. Эта война в глазах каждого из нас имеет разный цвет и смысл. Прим типичный военный, как и его отец – хороший солдат, что живет по уставу, выполняет приказы и готов умереть за благо государства. Он видит смысл в войне, верит в победу над врагом и считает, что знает кто он, этот враг. Я же вижу всё по-другому. Война – это боль и потери. Враг не тот, кто пришел оккупировать Литор, и не тот из-за приказов и решений которого начался мятеж. Враг – жажда власти. Цвет сегодняшнего дня, как и каждого дня после обстрела набережной – красный. Цвет крови вытеснил из наших дней все остальные цвета. Безвольные солдаты убивают друг друга, выполняя приказ.

Мои пальцы стали бурого цвета от запекшейся крови, что заливается в трещинки на руках и под ногти. Запах рваной, гнилой плоти и лекарств так въелся, что я перестала его чувствовать. Я не видела море уже больше месяца. Береговая линия под особым контролем, гулять по пляжу запрещено, можно попасть под шальную пулю напуганного мальчишки, что ещё вчера был школьником из «Беты» и даже не мечтал про институт, а сегодня на него принудительно надели берцы, вписали в списки студентов, дали в руки автомат и заставили защищать суверенность Патриума.

Жизнь интересная штука! Могла ли я представить себе, что буквально в один день все правила, устои, ценности и границы в которых мы жили перевернуться с ног на голову? Когда-то это была несбыточная мечта мальчишек из бедных семей – стать студентом элитного института, получить образование и звание уважаемого гражданина Патриума, а не быть второсортным работягой нищего приморского городка. Сегодня, в число студентов принудительно под страхом трибунала зачислили всех, не глядя на статус семьи.

Могла ли Триша, дочь уважаемого папочки, подумать, что так же, как и мне, официантке из бара, ей придется мыть от крови полы госпиталя в ночной смене? Нет больше классов и статусов, нет богатых и бедных, нет хозяина и прислуги. Теперь есть только мертвые и ещё живые, потерявшие надежду и те, кто верит, патриоты и сепаратисты. Ещё есть такие, как я – люди кому безразличны название страны и цвет флага, те кто просто хочет мира, но боятся говорить о своих политических взглядах, поэтому помалкивают.

Мы как предатели обеих сторон. Патриум называет таких людей сепаратистами, патриоты считают, что мы поддерживаем повстанцев и хотим развалить государство. За сепаратизм наказание одно – трибунал. Повстанцы же, прозвавшие себя Народная Республика Ореон (сокращенно ОНР), требуют от своих людей тотального признания общему делу – борьбе за автономию и свободу слова.

Я не хочу борьбы, не хочу смерти и войны, но моя борьба с Прим и его жаждой воевать за освобождение Литора – невыносимый груз на моей и без того больной душе.

– Эй, ― шепчет Прим, ― ты помнишь, ты же моя Аделаида… Мой спасательный остров, к которому я возвращаюсь каждый раз. Я вернусь. Обещаю.

Обещание звучит неутешительно. Как же его сдержать, когда мы больше не хозяева своим жизням?

– В этот раз, твоё возвращение не зависит от тебя. Отряд снайперов будет снимать мятежников с позиций, пока пехота проберется к штабу повстанцев с восточной стороны леса. У повстанцев тоже есть снайперы, которые снимают наших солдат, охраняя свой штаб. Высунешься на сантиметр больше положенного и тебя подстрелят, а если пехота засветится, вас возьмут в плен.

Наш разговор прерывает щелчок открывающейся двери. Прим прижимает палец к губам в знак молчания. Нужно спрятаться от нежеланного гостя и вести себя тихо, вот только спрятаться тут особо некуда. Шаги похожи на мужские. Мы присаживаемся за мешками с больничными одеялами, я теряю равновесие и падаю, задевая локтем бутылёк с йодом.

– Лаванда, это ты? ― раздаётся голос незваного гостя.

Подхватившись с места и прихватив одно одеяло, я выхожу на проход в надежде утаить встречу с другом.