По строкам лавандовых книг. Часть 1

– Доктор Ролло… Я тут зашла взять одеяло. Вчерашнего бойца, что шили после гранаты, очень морозит, нужно согреть, ― вру я.

– Тебя половина госпиталя ищет.

– Что-то случилось? ― как ни в чём не бывало уточняю я.

– Да! Случилось то, что ты единственная со всего медперсонала можешь нарушить приказ командира и покинуть территорию госпиталя, когда тебе вздумается. Поэтому, когда ты пропадаешь из виду я начинаю волноваться, ― отчитывает меня доктор.

– Я ещё раз извиняюсь за вчера. Я была не права, но мне очень нужно было проветриться.

– Ладно, это пройденная тема. Есть новости. В районе береговой линии обстрел, мы ожидаем раненых. Приступай к перевязкам, позже на это не будет времени.

Доктор Ролло берет с полки лоток с инструментами и выходит, оставляя за собой незакрытую дверь.

– Так ты обещаешь мне, что позаботишься о Триш?

Вопрос Прим ещё раз подтверждает, что несмотря на мои просьбы, он принял решение и я его не остановлю.

– Как ты понимаешь слово «позаботишься» в данной ситуации? ― холодным тоном уточняю я.

– Ты единственный человек из всех мне знакомых, кто может шить раны, попадать в яблочко десять из десяти стреляя даже одной рукой и при этом правильно подобрать слова утешения в тяжелую минуту, ― улыбаясь во весь рот, ерничает Прим. ― Я думаю твои руки самые надежные по нынешним временам.

– Обещаю, ― опуская глаза, тихо отвечаю я.

Спорить смысла нет, да и аргументы у меня закончились. Триша очень важна для него, я не могу отказать в просьбе. Ненавижу эту заносчивую девицу! Почему Прим выбрал именно её своим объектом обожания? Она страшная неженка и настоящая плакса, стоит легонько толкнуть или сказать какое-то обидное слово и всё – у неё глубочайшая травма души. Теперь мне придется вытирать сопли и носиться с ней, как с питомцем до возвращения Прим.

Подхожу близко-близко, подтягиваюсь на пальчики, чтобы быть как можно выше и хоть немного сравняться ростом. Одной рукой обнимаю его за шею, а второй глажу кудрявые волосы.

– Вернись ко мне. Прошу тебя…

Он крепко прижимает меня к себе, словно прощается. Не хочу расцеплять руки у него на шее. Кажется, если отпущу сейчас, эти объятия станут последними в нашей жизни. Он зарывается носом в мои волосы. Ком горечи удушливой волной подкатывает к горлу. Нужно идти, иначе не смогу его отпустить.

Мы прощаемся… Не оборачиваясь я просто иду с одеялом к выходу.

Хирургическое отделение находится на втором этаже госпиталя. Два дня назад солдаты ходили в разведку к восточному штабу повстанцев, отряд наткнулся на заложенную в лесу мину – двое убитых и двенадцать раненых. Ранения абсолютно разной тяжести, от осколков до оторванных конечностей. Все эти парни сейчас под моим особым контролем, так как раны ещё свежие и перевязки требуются часто. Среди раненых ребята разного возраста, с разной военной подготовкой, но самое страшное, что в числе моих пациентов Лукас.

После наступления, что пригнанные в тот же день стражи города успешно подавили в течение трех суток, были созваны все мужчины Литора, для отбора добровольцев в ряды солдат. Парней и мужчин, что проходили срочную службу в армии забрали на трехнедельную подготовку по разным направлениям, в зависимости от рода войск, где они служили, а мальчишек от шестнадцати до девятнадцати лет добровольно-принудительно зачислили в списки студентов института, даже дали самостоятельно выбрать факультет. Так Лукас прошел срочный курс подготовки и стал солдатом разведчиком за каких-то несколько недель. Только после первой разведки, с которой не вернулись двое солдат, Вериния наконец призналась самой себе, что Лукас значит для неё куда больше, чем она пытается изображать.

Не единой пустой кровати на этаже нет. Уже на входе в палату я понимаю, что бинта и антисептика у меня в руках мало, тут нужен морфий, запасы которого так скупы, что разрешается применять его только на операциях. Стоны, скрежет зубов, шепот о помощи в бреду горячки, создают на этаже гудение, похожее на жужжание пчел в улике. Окровавленные бинты воняют застоявшейся сукровицей и гнилью на всю палату.

Ненавижу первые несколько дней после обстрела: свежие раны нужно часто обрабатывать, а значит смотреть в глаза измученным болью пациентам, и выдавливать из себя утешительные слова – единственное обезболивающие, что я могу им позволить. Вид ран, запах крови, грязные бинты и потные от жара тела мужчин вызывают у меня отвращение, что иногда проявляется рвотными спазмами, но моя главная работа – изображать из себя сестру милосердия и улыбаться еле живым.