По строкам лавандовых книг. Часть 1

Любовь. Что значит это слово? Как я могу испытывать подобные чувства к кому-либо теперь, когда у меня больше нет сердца? Оно превратилось в щепки, как и мой дом, когда в него попал снаряд в один из проклятых дней. Очередной обстрел, кто мог бы только подумать… Огненный заряд забрал те малые крошки счастья, что были в моей жизни – мою семью.

Как я могу любить, если у меня нет сердца?

В один день вся моя жизнь, мои мечты и планы превратились в пепел. Когда-то я мечтала найти человека, кто наконец-то обо мне позаботится, мечтала о дне, когда не нужно будет думать, чем платить за аренду, мечтала, чтобы мама перестала сваливать на меня все трудности взрослой жизни. О чем же я мечтаю теперь, когда всё это сбылось? Мечты рождаются в сердце, а у меня его больше нет. Мечтать больше нечем. Нечем и любить. Рядом с Джудином я чувствовала себя защищенной, это делало меня счастливой. Можно ли теперь чувствовать себя защищенной, где-либо? Ответ прост – нет.

– Почему ты задаешь такой глупый вопрос?

– Хм… ― ухмыляется он. ― Снова ты отвечаешь вопросом на вопрос…

Джудин поднимает глаза с моей груди, заводит руки мне за спину и крепко держит, не позволяя мне уйти или оттолкнуть его.

– Детка, я не могу больше прикрывать и улаживать все твои капризные выбрыки, ― рычит он сквозь зубы. ― Командир Леон не будет по каждой моей просьбе закрывать глаза на правила, понимаешь?!

– Нет. Не понимаю, о чем ты, ― шепчу еле слышно в ответ.

– Я о том, как ты собралась на передовую за тем чертовым мальчишкой! ― Голос Джудина отрывками срывается на крик, что заставляет меня вздрагивать, а мурашек бежать по коже. ― Я не позволю тебе, ты поняла? Не позволю тебе уйти из госпиталя в солдаты. Это верная смерть! А ещё, я не позволю тебе водить меня за нос. Мы договаривались, что ты не будешь больше прятаться по углам с тем мальчиком. Не будешь видеться и разговаривать с ним. Ты моя. Ты только моя!

Приступы ревности настолько мне надоели, что после каждого из них хочется хлопнуть громко дверью и послать к черту этого фанатика.

– Джудин, остынь! Тебя несет не туда. Ты знаешь прекрасно, что Прим мой друг. Я никогда тебя не обманывала и не потерплю такого недоверия к себе. Я этого не заслужила! ― в сотый раз повторяю эту фразу, не меньше.

– Друг, ― иронично кивает, закидывая брови вверх. ― Только друг… Но при этом ты за спиной у меня записываешься добровольцем в отряд самоубийц, только бы с ним пойти. Неужели смерть на передовой рядом с ним, лучше жизни в тылу со мной? ― Держит паузу не меньше минуты, сжимая всё сильнее мои руки за спиной и не моргая, смотрит в глаза, ожидая ответа. ― Ответь мне! ― срывается на крик.

– Ты болен, Дивайс! ― кричу в ответ, в попытках вырваться из его хватки. ― Тебе нужно лечиться. Отпусти меня! Мне больно.

– Да, я болен девочка. Я болен тобой! Ты и есть тот самый лавандовый кошмар, что отравляет ядом разум, превращая человека в психа. Я болен тобой, Лаванда! Не смей так поступать со мной. Не смей от меня уходить. Ты должна быть рядом. Я всё сделал ради тебя! У тебя есть профессия, у тебя есть я, я договорился о переводе в Кепитис, нужно только потерпеть. ― Он отпускает мои руки и из ревностного деспота превращается в нежного котенка, что целует мои щёки, гладит нежно волосы и сладко шепчет на ухо о счастливых планах на будущее. ― Детка, нам нужно только подождать, когда железная дорога снова будет подконтрольна Патриуму. Я договорился о нашем переводе. Мы уедем из этого ада первым же поездом с ротированными командирами. Поедем в столицу, как ты всегда и мечтала. У нас будет новый дом, ты поступишь в институт на врача, я опять буду преподавать, и весь этот кошмар закончится, обещаю. Больше ничего не будет напоминать тебе, моя девочка, о той страшной трагедии, обо всех этих ужасах и о войне. ― Крепко обнимая, он прижимает меня к своей груди и покачивает со стороны в сторону, словно маленькую, но все, о чем я могу думать в эту минуту – именно так делает Прим, возвращая меня из лавандовых снов. ― Я позабочусь о тебе детка, обещаю.

Он так сладко говорит о будущем, мне хочется представить себе хоть на минуту, как же хорошо будет жить в своем доме, как хорошо будет жить далеко-далеко от войны, от ран, от солдат и от смерти. Не слышать свист пуль над головой и не прислушиваться к вибрации стен после взрыва, примеряя, как далеко от тебя идут боевые действия. Я не буду больше носить это серое платье, от которого чешется всё тело, не буду ждать отвратительный бобовый суп на обед, от которого мутит, но нужно представлять изысканное блюдо, чтобы хоть как-то заставить себя проглотить. Я не буду видеть, как еле стоящий на ногах от старости сторож закапывает в братскую могилу солдат на окраине города. Я заставлю себя всё забыть. Вытру из памяти этот отрезок жизни, между днем, когда мы нежились на пляже, а я таяла от счастья в руках Джуда и до дня, когда я буду таять от счастья в его руках в нашем доме в Кепитисе.

Поддаюсь его поцелую. Застегиваю платье, потирая следы ревности на запястьях.

– Куда ты, детка? ― с нежностью спрашивает Джуд.