По ступеням «Божьего трона»

«Джантак» (верблюжья колючка) растет повсеместно, но только в котловине Асса он обладает способностью выделять в значительных количествах особую белую, сахаристую камедь «таранджебель», собираемую крупинка по крупинке и сбиваемую затем в весьма непривлекательные по своей внешности комья, продающиеся здесь по баснословно высокой цене – 2 цяня за цзинь!

Джантак, кроме того, идет турфанцу и на топливо; впрочем, в качестве такового употребляется здесь решительно все, что только попадается под руку и имеет хоть какую-нибудь способность гореть; между прочим, например, даже «чаткал» – старые корневища камышей, росших когда-то под Ауатом. Выкорчевывание последних ведется здесь в громадных размерах; и, вероятно, ему обязан своим происхождением тот песок, барханы коего надвинулись в последнее время на земли восточного предместья Турфана.

Скотоводство в Турфане не развито по отсутствию выгонов; ремесла и торговля находятся в руках пришлых дунган, китайцев, андижанцев и выходцев из Кашгара, Яркенда и других городов Восточного Туркестана. Но некоторые отрасли производства он и до сих пор не выпустил еще из своих рук и в них достиг даже возможного совершенства; так, например, хлопчатобумажные его ткани (бöз) пользуются заслуженной славой и по добротности своей уступят разве только лучшим кашгарским сортам. Затем очень еще хороша турфанская армячина и всевозможные изделия из хлопка и шерсти.

Но, без сомнения, самым любопытным турфанским изделием следует считать корзины, плетенные из тонких ивовых прутьев: окрашенные ниже бо́рта фуксином, они казались нам совершенным двойником лучших эстляндских корзин. Я именно говорю – любопытным, потому что нигде в Центральной Азии, за исключением разве только некоторых провинций Внутреннего Китая, ивовых корзин не плетут, да и там общий характер этого типа работ совсем иной. Если рассмотреть столярный инструмент, находящийся в распоряжении какого-нибудь турфанца, то нельзя отказать последнему и в известной доле искусства в изготовлении хотя бы такого рода предметов, как, например, музыкальный инструмент. Однако, все же, несмотря на все это, Турфан сделал значительный шаг назад против того, чем была эта страна в XIII, XIV и даже еще в XVI вв., когда вся торговля Монголии находилась в руках ее предприимчивых жителей.

Глава семнадцатая. Три недели в горах Чоль-Таг

Вот как рассказывает мой брат свою экскурсию в горы Чоль-таг. На пути в Дга мы случайно попали на свадьбу. В одном из попутных карысей (так называются здесь отдельные хутора) мы застали празднично разодетую толпу, несколько арб и множество верховых животных. Съезд этот обозначал, конечно, какое-нибудь необыкновенное событие, и нам тотчас же объяснили, что, действительно, хозяин карыся празднует свадьбу своей дочери. Мы уже собирались было продолжать наш путь далее, как вдруг нас обступила толпа, настоятельно просившая нас своим присутствием осчастливить их праздник. Делать было нечего – пришлось спешиться и вмешаться в толпу.

Так как было тепло, то угощение выставлено было на открытом воздухе. Тут же помещались и музыканты – балалайка (дутар) и бубен (дап). Когда нас усадили на почетном месте и придвинули к нам всевозможные яства, из толпы выступила молодая женщина, прекрасно исполнившая несколько песен под аккомпанемент инструментов и при поддержке хора, составившегося из мужских и женских голосов всей толпы. Пение это продолжалось довольно долго. Наконец, репертуар певицы был, очевидно, исчерпан: она взяла поднос, накрыла его платком и пошла обходить с ним всех присутствующих. Когда очередь дошла до меня, я вынул и положил на него кусок серебра, весом в 5 цяней. Это произвело сенсацию, чем я и поспешил воспользоваться, чтобы распроститься с радушными хозяевами.

В Дга меня уже ждали. Небольшая комнатка, примыкавшая к мечети и служившая уже однажды приютом моему брату, была чисто прибрана и устлана кошмами. Толпа, высыпавшая нам навстречу, помогла нам внести сюда наши вещи и устроиться в ней с возможным комфортом. Явился и дастархан: дыни, изюм, сдобные лепешки и чай. Мы спросили о проводнике. Тогда из толпы выступил высокий, опрятно одетый мужчина и представился: «Рахмет-ула, к вашим услугам!» Рахмет-ула – сухощавый брюнет, лет 45, славился как первый охотник в округе. Продолговатое, с слабо развитыми скулами лицо его, с тонким, немного горбатым носом, красиво очерченными губами и небольшими ушами, носило печать мужества и благородства. Происхождением он был не турфанец. Предки его были выходцами из-за Лоб-нора, а сам он некоторое время аксакальствовал в одном из селений Сынгима, где и до сих пор еще продолжал жить его брат.