По ступеням «Божьего трона»

Кунжут высевается с целью получения масличного семени. Хорошо очищенное масло довольно приятного вкуса, но в том виде, в каком его продают в городах Центральной Азии, оно издает резкий, неприятный запах, который при нагревании (стало быть, и при изготовлении на нем пищи) усиливается чрезмерно. При хорошем поливе кунжут дает баснословный урожай, доходящий до сам-200, при недостатке же в воде – едва сам-7—8. Это-то обстоятельство и служит здесь главной причиной, почему его здесь так мало сеют. Никакого специального удобрения растение это не требует, благодаря чему и есть возможность высевать его после яровой пшеницы, т. е. в начале июня.

Один ши семян продается в Люкчуне по 4 фына; десять же ши дают 13 цзиней масла, стоимостью в 6 цяней 5 фынов; принимая даже в соображение, что выжимка масла со сказанного количества семян обходится в 1½ цяня, мы все же получили довольно высокую разницу в один нянь на каждую крю семян, не считая весьма ценных жмыхов, которая, очевидно, составляет тот барыш, который берут себе местные скупщики и торговцы.

Кроме перечисленных полевых культур, в Турфане возделываются еще кое-где люцерна и конопля. Последняя попалась мне только в Пичане. Волокна ее идут на изготовление плохих веревок «чиге-аргамчи», чем занимаются преимущественно дунгане, семя же – на приготовление масла; что же касается приготовления здесь из конопли одуряющего вещества «анаши», то об этом я не мог собрать никаких данных.

Турфан знаменит своими плодовыми и бахчевыми. И груши и яблоки его так хороши, как нигде в Туркестане; но экономическое значение для края имеют все же не они, а дыни и виноград, которые в сухом виде наполняют рынки Джунгарии, Китая и даже Восточного Туркестана, где так много своих дынь и винограда!

Из всех турфанских сортов винограда экономическое значение имеет только один, известный в Самарканде под именем «ханского»; он мелкий, вовсе без косточек и слаще других.

Сушат его в особо для этого приспособленных зданиях-сушильнях. Идея последних хороша, а результат не оставляет желать ничего лучшего. Турфанцы воспользовались особенностями своего воздуха – почти феноменальною сухостью и часто весьма высокой температурой – и заставляют его пробегать быстрый горячей струей над разложенным в ряды виноградом. Достигается же это с помощью узких, но небольших отверстий, которыми сверху донизу минированы [пронзены] все четыре стены сушильни сравнительно с остальными постройками всегда довольно высокого, двух– и даже трехэтажного здания. В таких сушильнях сушка винограда производится весьма постепенно и к тому же в тени, а не на солнце – обстоятельство немаловажное, если желают сохранить изюму его чудный зеленый цвет, сочность внутри и сухость наружной оболочки, а каждой ягоде его – естественную многогранную форму.

Люкчунский высший сорт изюма отличается необыкновенной чистотой и настолько сух на ощупь, что не оставляет на руках следов какой бы то ни было сахаристости. Но это только в Люкчуне, на местах своего приготовления, а дальше, поступая в руки торгашей, сдабривающих его низкими сортами того же изюма, водой и всяческим сором, очень быстро утрачивает все свои превосходные качества, ставящие его вне конкуренции с какими бы то ни было сортами «коринки», как в пределах всей Азии, так и в Европе.

Изюм, по общему убеждению, составляет главнейшую статью вывоза из Турфана, но подобное утверждение пока не более как голословное заявление, так как фактических к тому данных вовсе не существует. Китайцы и у себя на родине враги всякой статистики, какая же им нужда заниматься ею здесь, в Турфане, в покоренной ими стране и населенной к тому же народом, к которому они ничего вообще, кроме презрения, не чувствуют?

Из дикорастущих растений турфанец утилизирует для своих нужд, главнейшим образом, только «шап» и «джантак»; первое служит ему для получения мыла, со второго собирает он сахаристое вещество – отличный, по его мнению, суррогат китайского сахара.

«Шап» в изобилии растет на юг от Люкчуна. С него собирают только цветы, которые и укладываются горкой над двумя крестообразно пересекающимися желобками, вырубленными в глинистой почве. Когда цветы так уложены, их зажигают. Под золой в желобках скопляется после этого быстро твердеющая на воздухе смолистая масса – «шахар», которую очищают от грязи кипячением в воде: она расплывается и осаждает постороннюю примесь. Очищенный этим путем «шахар», сливают в котел, прибавляют туда некоторое количество топленого козьего сала и щепотку гашеной извести, затем еще раз кипятят всю эту смесь и держат последнюю на большом огне до тех пор, пока вода не испарится совершенно; тогда остающуюся на дне сосуда белую массу переливают в отдельные формочки, в которых она уже и затвердевает вполне. Эта масса и есть мыло, которое каждый хозяин готовит себе по мере нужды.