По тонкому льду

Обер-лейтенанту ответ мой понравился. Он подчеркнул, что мы быстро поняли друг друга. Это его радует. Он доложит обо мне коменданту. А сейчас я могу взять свои документы и идти к бургомистру. Обер-лейтенант ему позвонит.

Нет, удача еще не покинула меня. Но у выхода меня неожиданно задержал часовой и предложил вновь вернуться к обер-лейтенанту. Сердце дрогнуло. Рано я обрадовался.

Обер-лейтенант уже не сидел за столом, а стоял посреди комнаты.

– Пусть вас не смущает этот арест, – проговорил он.

Я пожал плечами. Ничего не попишешь: война! Но обер-лейтенант продолжил свою мысль: комендант посылал его за пределы города на целую неделю.

– А без меня никто не мог решить ваш вопрос, – закончил он и теперь уже окончательно отпустил меня.

«Бабушкины сказки, – подумал я, шагая по улице и глубоко вдыхая прохладный утренний воздух. – Никуда ты не ездил, а проверял меня».

Управа разместилась в здании бывшего лесного техникума. У входа в нее стоял старый-престарый, с облупившейся краской, «вандерер».

Управа всасывала в себя разношерстный людской поток. По заслеженным ступенькам я поднялся на второй этаж.

Щелкали костяшки счетов, потрескивали арифмометры, дробно стрекотали пишущие машинки.

Дверь а кабинет бургомистра то открывалась, то закрывалась, впуская и выпуская посетителей. По выражению лиц можно было заключить, что привело сюда этих людей не личное желание представиться бургомистру –

господину Купейкину, фамилия которого красовалась на жестяной дощечке с еще не подсохшей краской. Все они были вызваны. Настал и мой черед.

Бургомистром оказался замшелый, невзрачный, с постным лицом человечишка лет за пятьдесят. Нездоровый цвет лица, ввалившиеся щеки и безволосая голова свидетельствовали, что он страдает каким-то скрытым недугом. На нем был потертый, но хорошо отглаженный пиджак допотопного покроя, черный галстук и пенсне с толстыми стеклами.

Держался он просто, без гонора и позы. Возможно, еще не вошел в роль, а быть может, на него подействовал звонок обер-лейтенанта из комендатуры. В том, что звонок был, я не сомневался.

Я смотрел на господина бургомистра и пытался по его виду, речи и манерам определить, кто же он таков. С чем его едят? Кем был до прихода немцев? Архивариусом, делопроизводителем, кассиром?

Господин Купейкин даже не поинтересовался, что бросило меня, сравнительно молодого человека, в объятия оккупантов. Впрочем, меня это не удивило. С подобным вопросом мог обратиться к нему и я: он не обер-лейтенант и не немец!

Он сразу приступил к делу. Хотя нет, не совсем. Вначале счел необходимым сказать мне, что считает немцев нацией культурной и самой передовой в Европе. У них есть чему поучиться. К нам они пришли не на прогулку, а всерьез и надолго. Перед ними стоит огромная задача: все надо переделывать заново. Работы непочатый край. На первых порах будут, конечно, неполадки, шероховатости, недоверие со стороны отдельных слоев населения, возможно – даже саботаж, но это лишь на первых порах. У

фюрера и его гвардии накопился значительный опыт государственной работы. Ну, а мы, русские, привыкли ко всякому. Нас эксперименты не пугают. Мы не скучали при

Советской власти, не будем скучать и сейчас. Главная задача управы и его, бургомистра, – в короткое время привлечь к сотрудничеству с немецкой оккупационной администрацией тех горожан, которые симпатизируют немцам.

Найдутся такие? Безусловно. Часть их уже нашлась.

Господин бургомистр был настроен оптимистически и, невзирая на жалкую форму, в которую он был облачен, полон энергии и решимости.

Мне он предложил должность заведующего одной из школ, которая должна вот-вот открыться.

Я сказал, что очень польщен доверием, но принять предложение не могу.

Почему? Да потому, что педагогическая работа мне, откровенно говоря, осточертела. Давно хотел бросить, да все как-то не удавалось.

Господин Купейкин укоризненно, явно неодобрительно покачал головой. И это неодобрение было весьма красноречивым. Все стало понятным. Я гадал, кто по профессии Купейкин: архивариус, делопроизводитель, кассир. .

Ни то, ни другое, ни третье. Он оказался моим «коллегой»

– педагогом. . Прожил всю жизнь в Энске, последние двенадцать лет преподавал историю в пединституте. Подумать только! И конечно, слово «осточертела» его шокировало. Надо было выкручиваться, и я поспешно сделал новый шаг:

– Если вы отважились избрать себе иное поприще для приложения знаний и опыта, то должны понять и меня.

Возможно, мои слова, как и отказ от заведования школой, прозвучали довольно смело. Но я отлично понимал, что рассчитывать на второй звонок обер-лейтенанта из комендатуры не приходится. Маловероятно также, что господин бургомистр еще раз удостоит меня такой теплой беседы. Надо пользоваться моментом. Конечно, если он заартачится и скажет, что иного выбора нет, я и не подумаю ломаться. А если улыбнется счастье?

Счастье улыбнулось. Купейкин помолчал, подумал, пошевелил бровями и сказал:

– Вы хорошо владеете немецким языком?

Я ответил, что удостоился комплимента со стороны обер-лейтенанта.