По тонкому льду

– Понятия не имею.

– Он поставил передо мной задачу подбирать надежных, с его точки зрения, людей, вербовать, сколачивать в тройки и передавать ему.

– Для заброски в наш тыл? – прервал я друга.

– Ты, как всегда, догадлив. Именно в наш тыл. Я вербовщик абвера. Ясно?

– Уж куда яснее.

– Дело, однако, деликатное. Тут надо все учесть. Шеф меня пока не торопит. Понимает, что здесь я чужачок и выйти в «надежные» мне не так просто.

– Обдумаем, – потер я руки, – за этим дело не станет.

Главное, есть чем думать. Одной головой прибавилось. И

какой головой!

Я обнял Андрея, и мы оба весело засмеялись.

6. Энское подполье

Подпольная борьба в тылу фашистов – не такое простое и легкое дело, как об этом иногда пишут. Законы подпольной борьбы суровы и жестоки. Чтобы посвятить себя ей, мало одного желания, беззаветной преданности, ненависти к врагу, мужества, готовности к подвигу. Нужны еще: недюжинные организаторские способности, непрестанная осторожность, повседневная бдительность, знание непреложных основ конспирации, крепкие, тренированные нервы, здравый, холодный рассудок. И обладать всем этим должны люди не только всесторонне проверенные, но и опытные.

Но где было взять умудренных опытом людей?

До войны никто не подумал о том, чтобы хоть на всякий случай заранее подготовить сотню-другую организаторов нелегальной работы в тылу врага. Не подумал, видимо, потому, что начисто исключалась возможность глубокого фронтального вторжения врага в пределы нашей страны. Об элементе внезапности мы заговорили во весь голос лишь после неудач сорок первого года. Сердца и разум советских людей не принимали мысли о хотя бы временных успехах агрессора. Всей предвоенной жизнью они были подготовлены к решительному отпору врагу, если он рискнет на нас напасть.

И счастье наше состояло в том, что, помимо организованного подполья, война стихийно выдвинула на арену борьбы сотни и тысячи талантливых самородковпатриотов, в которых в годы мирной жизни трудно было предположить воинские таланты, геройство, готовность к подвигу.

Когда мы появились в Энске, костяк подполья, главным образом его руководство, был уже создан. Во главе подполья и подпольного горкома стоял один из бывших его секретарей, человек, проработавший в Энске около семи лет. Если бы ему надлежало жить в лесу и оттуда руководить работой – дело иное, но его нелегальное положение в городе было равносильно провалу.

Руководителю подполья дали кличку Прокоп. Заместителем его назначили Демьяна, помощником – Прохора.

Старшими трех самостоятельных, не связанных друг с другом групп стали: Челнок, Угрюмый и Урал. В четвертую группу вошли мы трое, и старшим ее стал Солдат, то есть Геннадий Безродный.

Перед нашей группой стояла предельно ясная задача: заниматься сбором разведывательных данных о противнике и информировать Большую землю. Задача слагалась из двух частей: собирать сведения и передавать их. А чтобы передавать, мы должны были иметь связь с Большой землей. Должны. Но мы ее не имели, как не имело ее и руководство подполья.

Что такое разведчик без связи? Ноль. Грош ему цена.

Он бесполезен для своих, не страшен врагу. Он подобен копилке с деньгами, оброненной на дно моря.

Нас могут спросить: «А вы предпринимали что-либо для установления связи?» Да! «Достигли цели?» Нет! Мы потеряли четырех курьеров, направленных к передовой.

Ни один из них не вернулся обратно, ни один не перебрался на ту сторону. Да и не так это просто – достигнуть передовой. Не так просто перейти вражеский рубеж. Кто мог в те дни, когда нас оставляли в тылу, думать, что враг подойдет к Москве? Кто мог предположить, что Энск останется в глубоком тылу?

А пройти чуть ли не четыреста километров, минуя основные магистрали и населенные пункты, подвергаясь на каждом шагу опасности быть схваченным, – это чегонибудь да стоит.

Предпринимала ли Большая земля меры к налаживанию связи? Тоже предпринимала, но узнали мы об этом уже в сорок втором году, в июне, когда до нас добрался наконец курьер. Он опустился с радиостанцией на парашюте в лес и с большим трудом проник в город. Но он не был радистом. Радистка сидела в Минске, и нам предстояло вызволять ее оттуда.

Лишь в конце июня сорок второго года мы подали о себе первую весточку.

Вплоть до июня мы работали вхолостую. Мы собирали ценнейшие сведения о враге, но что они могли значить?

Мы не могли их реализовать.

В конце сорок первого года Андрей высказал мысль –

переключить силы нашей разведывательной группы на помощь городскому подполью. Мы, конечно, все разведданные передавали руководству подполья. Но ему не все они были нужны, представляя ценность для командования фронта. И мы решили помочь подполью в подрывной, боевой работе. Я поддержал Андрея. Геннадий запротестовал. Это была первая серьезная стычка с ним в тылу врага.

Андрей не ошибался в надеждах, что Геннадий изменится.

И он, пожалуй, изменился, но не в лучшую сторону. С

первых же шагов стал не в меру осторожен и осмотрителен, усложнял все, к чему прикасался. Любая опасность в его представлении несла в себе неизбежную гибель. А