По тропам волшебных лесов

Хейта решилась и шагнула вперед. Она не обернулась на Мара, чтобы не вызывать у Рукс лишних подозрений. Лиса-оборотень посветлела и с готовностью приобняла девушку за плечи. Упырь же, глядя им вслед, только тяжело вздохнул.

– Эх, Вильда. Никогда ты не делаешь, как тебе советуют.

Той ночью взметнулись к небесам два погребальных костра, воздавая последнюю дань безвременно ушедшим. Сизоватый дым повис над Хольтэстом, застилая от взоров людей ясные, веселые звезды.

А далеко-далеко, глубоко под землей, в огромной пещере, клыкастый зверь, вперив пылающий взор в каменный свод, в сторону холодной луны, то принимался отчаянно и тоскливо скулить, то начинал яростно рычать и остервенело рвать когтями каменистую землю.

IV

Над миром занималось утро. По земле со стороны реки медленно стелился блеклый туман. Мрачно глядели на крепостные стены мохнатые ели. Обычно веселый город ныне застыл в суровом безмолвии.

Хейта выскользнула из дома еще до зари. Ночью она почти не сомкнула глаз. Ее одолевали невеселые мысли обо всем, что приключилось накануне. Надвинув на глаза капюшон, она скользила по извилистым улочкам невидимой тенью. Хейта до конца не ведала, куда шла. Ноги сами вели. Неожиданно дома расступились. И перед ней предстало безрадостное Покойное Место.

Люди приходили сюда редко. А те, что появлялись, либо приносили тела других, либо приходили эти тела оплакать. В каждом хельдском селении было такое место. Черный пустырь, где сжигали усопших.

Посреди этой пустоши темнели два еще дымящихся пепелища – все, что осталось от погребальных костров. Их вид отозвался в сердце Хейты глубокой, тянущей болью. Она приблизилась.

В этот миг солнечный луч, выглянув из-за леса, ударил по глазам. Хейта невольно прищурилась и вдруг увидела, что в золе что-то неясно блеснуло. Быть может, пряжка от пояса или железные бусы? Девушка присела, разворошила пальцами теплый пепел и оторопело уставилась перед собой.

На земле лежала золотая монета. Большая, красивая и круглая. Облитая солнцем, она ярко сверкала всеми своими гранями. Хейта взяла ее, все еще отказываясь верить глазам.

Монета была городской. На ней высился горделивый Хольтэст, а с боков его подпирали две высокие ели – неизменный символ здешних дремучих лесов.

Хейта задумчиво повертела ее на ладони. У Плахта монеты быть не могло. Он бы ее пропил сперва и только потом бы за город полез. Выходит, у Анцхи. Вряд ли ее тело дотошно осмотрели – окоченевшее, залитое спекшейся кровью.

– Значит, за сон-траву Анцхе заплатили золотым, – прошептала Хейта. – Недурно.

Она сдвинула брови. Кому-то в городе сон-трава была до зарезу нужна. Вот только зачем? Усыпить мохнорога? На что? Ведь гораздо проще было затаиться от него да переждать.

Внезапно за ее спиной послышались чьи-то осторожные шаги. Хейта поспешно зажала монету в кулаке, выпрямилась и обернулась.

В нескольких шагах от нее стоял мальчик лет десяти или около того. Стоял, невидяще глядя перед собой, и, казалось, Хейту вовсе не замечал.

Черные волосы его беспокойно шевелил холодный ветер. Зеленые, широко распахнутые глаза точно остекленели. Он и сам весь оцепенел, не в силах не то что пошелохнуться, но даже вздохнуть.

Потрепанный, местами выцветший плащ понуро свисал с острых плеч. Хейта задумалась. Где-то она уже видела и волосы эти, и глаза, и даже старый плащ на заплатках. Неожиданная догадка озарила девушку подобно молнии.

– Ты братом ей был, ведь так? – вырвалось у нее.

Мальчик не ответил, даже головы не повернул. Хейта смущенно умолкла. Стала подле него, уперев в пепелище погрустневший взор. И вдруг, повинуясь неведомому порыву, проговорила:

– Она не мучилась долго. Быстро ушла.

На этот раз мальчишка обернулся. Еще сильнее вытаращил глаза и выкрикнул дерзко:

– А ты почем знаешь?

– Я сны вижу, – честно ответила Хейта. – Вещие. Видела, как она уходила.

– Кто ее убил? – свирепо вскричал мальчишка. – Зверь? Этот… мохнорог?

Хейта помедлила. Отчего-то, она и сама не ведала отчего, отвечать ей совсем не хотелось. Возможно, искаженное ненавистью лицо мальчишки напомнило ей свое собственное.

Девчонкой она сильно свирепела из-за отца. Грозилась всем волкам-оборотням глотки перегрызть. Мать за голову хваталась, боялась пускать за порог. А ну как взаправду уйдет дочка в чащу да сгинет вслед за отцом?

Потом, когда повзрослела, прибыло ума. Бросила замышлять злодейство. Решила не срамить память отца. Чтобы он сказал, сотвори она такое? В глаза бы ей даже, наверное, глядеть не стал.

Тогда, еще подростком, она впервые подумала, что месть – это мерзко. Что, если не можешь совладать с собой, хорошо, если рядом есть тот, кто сможет остановить. Уберечь от непоправимого, защитить сердце от черноты. Ведь пожалеешь потом, но будет поздно.

– Так что? – нетерпеливо спросил мальчик.

– Он самый, – неохотно ответила Хейта.

– Я убью его! – горячо выпалил тот. – Если стражники не смогут, это сделаю я.

– Его кожа тверда как скалы, – встревоженно добавила девушка. – Никто не знает, как его убить.