По ту сторону

После Безайс часто и подолгу объяснял, как это вышло, но его самого не удовлетворяли эти объяснения. Конечно, это было нелепостью, внезапным порывом, который заставляет человека делать самые странные вещи. Он вынул револьвер непроизвольно, ни о чем не думая. Но он был настолько молод, что еще не научился глядеть на людей как на материал, не умел заставлять себя не думать и не видеть, когда это нужно.

- Я сделал глупость, - говорил он много позже, вспоминая об этом, - но тем не менее должен сказать...

- Замолчи, замолчи, - говорил Матвеев.

Он объяснил Безайсу свою точку зрения. Один человек дешево стоит, и заботиться о каждом в отдельности нельзя. Иначе невозможно было бы воевать и вообще делать что-нибудь. Людей надо считать взводами, ротами и думать не об отдельном человеке, а о массе. И это не только целесообразно, но и справедливо, потому что ты сам подставляешь свой лоб под удар, - если ты не думаешь о себе, то имеешь право не думать о других. Какое тебе дело, что одного застрелили, другого ограбили, а третью изнасиловали? Надо думать о своем классе, а люди найдутся всегда.

- Быть большевиком, - сказал Матвеев, - это значит прежде всего не быть бабой.

Но Безайс с ним не соглашался.

Открыв глаза, он увидел Матвеева, наклонившегося над ним и нащупывавшего сердце.

- Вынь руку, Матвеев, - сказал он, поднимаясь и стыдясь своей слабости. - Пальцы холодные.

- Можешь ты встать?

- Попробую. А ты как?

Он повернул голову и почувствовал, что у него замерзли уши. Оглядевшись, он увидел над головой темное, усеянное звездами небо. Матвеев стоял на коленях и поддерживал его за плечи.

- Я совершенно замерз, Матвеев, - сказал Безайс, трогая уши и пытаясь встать. - Ты цел?

- Я-то ничего.

Безайс тер уши и медленно собирался с мыслями. Он осторожно потрогал голову. Слева кожа на темени была рассечена, и кровь медленно сочилась по щеке.

- Здорово они меня отделали, - сказал он виновато.

- Это все в твоем вкусе, - желчно ответил Матвеев. - Ну, скажи, пожалуйста, кто просил тебя лезть? Зачем это нужно?

- Да я тут ни при чем, - капризно возразил Безайс, прикладывая снег к рассеченной голове и морщась. - Во всем виновата эта дура. Не мог же я спокойно смотреть, как ее насилуют!

- Легче, - сказал Матвеев. - Она сидит позади тебя.

Безайс оглянулся и смутился. Девушка стояла позади него, как и Матвеев, на коленях, и молча грела руки дыханием.

- Если вы считаете меня дурой, - сказала она обиженно, - то сидели бы спокойно. Я сама выпрыгнула.

Положение было неловкое, и Безайс придумывал, что ему сказать, когда снова почувствовал себя нехорошо. Прошло несколько пустых мгновений, в которые он видел, не сознавая, лицо Матвеева, снег, небо. Минутами он слышал звуки голосов. Он чувствовал только, что замерзает совсем.

- Нет, - услышал он голос Матвеева. - Поезд делает в среднем двадцать верст в час. Нельзя же так.

- Я ничего не понимаю, - устало ответила она. - Мне все равно.

Потом он почувствовал, что Матвеев трясет его за плечи. Сделав усилие, он сел и попросил папироску. При свете спички он увидел ее лицо, полное, с веснушками на розовых щеках. Хлопья снега белыми искрами запутались в ее светлых волосах. По щеке до подбородка алела царапина. В вагоне ему отчего-то казалось, что у нее черные глаза и худое, нервное лицо. Он снова зажег спичку, но она отвернулась, и Безайс увидел только оцарапанную щеку и шею, на которой курчавились мелкие завитки волос.

От папиросы у него закружилась голова, и тело начало цепенеть в зябкой дремоте.

- Как она называлась, эта станция? - спросил Матвеев. - Вы не знаете, Варя?

- Не знаю. Может быть, нам лучше вернуться...

- Нет, пойдем вперед, - ответил он, бесцельно копая каблуком снег. Ах, черт, какая глупая штука! Вот еще не было печали!..

- Это все из-за меня.

- Да бросьте вы, - оборвал он ее. - Ну, из-за вас. Что из этого?

"Скотина", - подумал Безайс. И вслух сказал:

- Она тут ни при чем. Это я виноват.

- Вот-вот. Ты... - начал Матвеев, но замолчал и махнул рукой. - Как у тебя дела? - прибавил он спокойнее. - Можешь ты идти?

- Могу. Но только лучше развести костер и остаться здесь до утра.

- Нет, нет, никаких костров. Так скорей можно замерзнуть. Идемте, пожалуйста.

Ему казалось все это невыносимо глупым.

- Холодно, - сказала она, ежась. - Вы в ботинках? Как же вы пойдете?

- Как-нибудь, - ответил он сухо.

Он оглядел ее согнутую, осыпанную снегом фигуру, и ему стало жалко ее. "Чего это я в самом деле? - подумал он. - Она-то при чем тут?"

- Безайс, не спи, пожалуйста, - сказал он.

- Я не сплю, - ответил Безайс. - Я есть хочу.

- Потерпи немного.