По ту сторону

- Это немыслимо, - сказал Матвеев, глядя на Варю, укладывавшую мешок. Так нельзя. Нам надо спешить изо всех сил, а мы топчемся в этом проклятом лесу. Мы не имеем никакого права ввязываться в разные приключения. С меня довольно этой еды. Сейчас мы уже были бы в Хабаровске.

Они встали, забросали костер снегом и пошли. Выстрелов больше не было слышно. Матвеев хотел было взять Варю под руку, но раздумал. Он пошел впереди, стараясь попадать ногами на шпалы. Снег пошел еще гуще - он падал тяжелыми хлопьями величиной в пятак, и воздух был мутный, как молоко. Идти было тяжело, на каблуках быстро намерзли ледяные комки. Сначала Матвеев думал о снежных заносах, потом отчего-то о футуристах. В голове, в такт шагам, вертелись стихи:

Довольно жить законом,

Данным Адамом и Евой...

Иногда он сам писал стихи, и это было хуже всего. Он знал, что они выходят у него плохие, но он твердо верил в великого бога упрямых людей и не терял надежды научиться писать их лучше. Эту слабость он скрывал изо всех сил и стыдился ее. Однажды он рискнул под условием строжайшей тайны напечатать их в губернском "Коммунисте". На другой же день его встретили в райкоме пением стихов, переложенных на мотив "Ах, попалась, птичка, стой...".

Его нагнал Безайс.

- Не беги так, - сказал он. - Она не может поспеть за нами.

Матвеев оглянулся. Варя отстала. Она шла, согнувшись, засыпанная снегом. Почувствовав на себе его взгляд, она подняла голову и улыбнулась, но Матвеев отвернулся.

- Эх, черт, - сказал он. - Вот еще горе! Нечего сказать, убили бобра. Ну что мы с ней будем делать?

- Да чем она тебе мешает?

- Вот она устанет, сядет и скажет: "У меня ботинки жмут. Вы сходите за дровами и разведите костер, я озябла. А мне хочется хлеба с изюмом". Знаю я их.

- Ну, так слушай, я тебе скажу. Она мне нравится, эта девочка. Я хочу попробовать. Не всем везет, как тебе, - ты получил свою задаром, а мне придется добывать ее в поте лица. Я буду трудиться, как вол: говорить ей, что я одинок, что люди меня не понимают и что у нее глаза, как, скажем, у газели. А потом и закручусь в водовороте страстей.

Матвеев взглянул на него с любопытством.

- Ах, какой вы проказник, - сказал он. - Легкий разврат, а?

- О нет, несколько поцелуев. Так - чай без сахара. Я уже отвык после Москвы от этого.

- А у тебя в Москве было что-нибудь?

- Одна брюнетка, - ответил Безайс таким тоном, как будто это была правда. - Но ведь и эта ничего, как ты находишь?

Матвеев оглянулся.

- Румяная и белокурая. Я не люблю пшеничных булок. И потом она, наверное, мещаночка.

- Не всем же передовые и умные. А мне нравится эта тетка.

Некоторое время они шли молча.

- Но у тебя мало времени, - сказал Матвеев. - В Хабаровске мы будем, наверное, завтра. Ну, дня три пробудем в городе, а потом поедем дальше. Ты ведь не думаешь брать ее с собой? Всего пять дней.

- Этого довольно. Потом неизвестно, найдем ли мы на этой станции поезд. А идти до Хабаровска пешком - хватит времени.

Матвеев задумался. В самом деле, поезда могло и не быть.

- Жизнь собачья, - сказал он. - Хоть бы социализм скорей наступал, что ли. Что мы в обкоме будем говорить? Рассказывай там, почему опоздал.

- Я что-то не очень уверен, что в городе наши. Эта стрельба не выходит у меня из головы.

- Какой он нервный.

- Неправда. Меня это беспокоит, но я не боюсь. Я охотно отдам жизнь за революцию и за партию.

Матвеев поморщился. Отчего-то он не любил употреблять в разговоре такие слова, как "мировая революция", "власть Советов", "победа пролетариата". Это были торжественные, праздничные слова, и они портились в разговоре.

- Для этого не надо большого уменья. Смерть очень несложная штука. Умирают все, это врожденная способность. А вот сесть на поезд и приехать вовремя - это надо уметь.

- Ну, я пойду к ней, - сказал Безайс. - Прежде всего работа, а удовольствия потом. Буду сейчас рассказывать, что я почувствовал, когда ее увидел.

- Держись крепче, старик!

Безайс отстал, и Матвеев пошел один. У себя на родине он никогда не видел, чтобы снег шел так густо. Рельсы занесло совсем, и нога глубоко погружалась в сугроб. Он покачал головой. Безайс, животное! Матвеев догадывался, что Безайс за всю жизнь не поцеловал еще ни одной женщины и только мечтает об этом, как мальчишка о настоящем ружье. Он хотел посмотреть, как Безайс ухаживает за ней, но было лень оборачиваться, - при малейшем движении головы снег сыпался за воротник и отвратительно таял на спине.

ПОЖИЛОЙ ЧЕЛОВЕК

Под вечер, когда уже темнело, Матвеев за поворотом дороги увидел идущего им навстречу человека.

- Станция близко, - сказал Безайс. - Какой-нибудь дорожный мастер осматривает участок. Теперь я скорее дам себя убить, чем выбросить из вагона. Мне даже петь хочется.

Они подошли ближе. Это был пожилой человек с висящими усами, в пальто и беличьей шапке. Он шел, глубоко засунув руки в карманы.

- Здравствуйте, - сказал Матвеев, когда они поравнялись. - Далеко тут до станции?

- До какой? - спросил он, разглядывая их. - Станций много.

- До самой ближней.

- Верст, может быть, десять. А то и все пятнадцать.

Матвеев смотрел на него с недоумением.