По ту сторону гор

Лот и Лиин взяли сумки, причем на этот раз бродяга не стал возражать, даже не пробурчал ничего на тему, что ему приходится волочь всякую неведомо кому нужную ерунду. Единственное, плечо царевичу он не подставил, а двинулся вперед, не обращая никакого внимания на хмурые взгляды сына воина.

Качнув головой, Алиор, успевший сложить в свою сумку котелок и кружки, поспешил прийти к нему на смену, но брат решительно отстранил его, предпочтя опереться на длинную, обмотанную сверху куском материи палку.

— Место проводника впереди, — к некоторому удивлению юноши, Альнар снизошел до объяснения, словно не желая без причины обижать того, кто, в общем-то, хотел лишь помочь.

— Туман рассеялся, — попытался возразить Аль. — Вряд ли нам теперь что-то угрожает.

— И что из того, что над головой солнце? Разве это мешает снегам таить под собой трещины и ямы?

— Но мои сны… — конечно, они представлялись чередой жутких кошмаров, но в них было и кое-что обнадеживающее — вера, что в снегах с ними ничего не может произойти.

— Путь не прощает ошибок, — с укором глядя на брата, качнул головой Альнар. — А богам не предъявишь претензии, вроде — "Вы же предупреждали совсем о других опасностях".

Вздохнув, юноша пожал плечами. Вообще-то, он и не собирался спорить. Просто, чуть ли не впервые в жизни ему захотелось помочь — не по какой-то причине, а просто так, не задумываясь над тем, что делает. И ему было обидно, что его порыв вот так взяли и охладили ледяной водой.

Поэтому, глядя под ноги, он заторопился вперед.

— Постой, — окликнул его, останавливая, брат. — Веревка, — напомнил он.

— Зачем? — тот даже скривился, словно съев пригоршню клюквы. — Ничего не случится, — и вообще, привязанный к ней, он чувствовал себя словно пес на цепи, жутко страдая от того, что его свобода передвижения была ограничена несколькими шагами.

— Так спокойнее, — Альнар уже обмотал второй конец вокруг себя.

— Тебе? — резко вскинув голову, хмуро глянул на собеседника юноша.

— Да, — царевич улыбнулся, однако было в его улыбке нечто такое — грусть, затаенная боль, что Алиор, устыдившись своей вспышки, опустил глаза, пробормотав:

— Что уж там, надо — значит, надо, — а затем он поспешил вперед.

Когда между ним и его спутниками оказалось достаточно большое расстояние, Лот догнал юношу, пошел с ним рядом. Сначала он молчал, лишь хмурился, что-то обдумывая, однако потом, не выдержав, воскликнул, однако же, при этом не забывая заботиться о том, чтобы его голос звучал не слишком громко — бродяга не собирался делиться своими мыслями со всем миром:

— Нет, ты слышал — он собирается поставить меня на место! Как будто он определяет, где мое место! Вообще… Я не с ним спорил! И Рик, если бы выжил, признал бы, что проиграл спор. Потому что ты вчера спас всех нас. Всех! И я бы первым плюнул ему в лицо, если бы после этого он не назвал тебя другом!

Аль молчал. Он не считал, что сделал нечто особенное. Просто поступил так, как должен был. И дружба в любом случае тут ни при чем. Признательность — еще может быть, но не дружба. Так что и говорить не о чем.

— Не нужно тебе было на Аль-си набрасываться, — спустя какое-то время промолвил он, качнув головой. — Он все-таки болен.

— Жалеешь? — недовольно вскинулся бродяга.

Царевич пожал плечами. Он не думал, что это была жалость. Скорее уж, чувство вины. Да какое кому дело?!

— Не злись, — почувствовав, что настроение собеседника переменилось, поспешил сказать его собеседник. — Я и не говорю, что ни в чем не виноват. Просто он сам меня довел! Понимал ведь, как я отреагирую на его слова!

— Может быть, он тебя испытывал.

— А какое он имел на это право? Он что, бог? И зачем кому-то вообще меня испытывать? — голос, движения Лота стали нервозно резки, в каждом слове, взмахе руки чувствовалось такое неприятие, что Алиор умолк, решив не продолжать разговор, который в любой миг мог перерасти в ссору. Ему же не хотелось ни с кем ссориться. Особенно с бродягой, у которого в их маленькой компании не было и не могло быть других друзей за исключением его.

Лот, видимо, почувствовав это, втянул голову в плечи.

— Прости, а? — попросил он, виновато поглядывая на младшего царевича. — Я понимаю, что веду себя глупо, но ничего не могу с собой поделать.

— Я, конечно, не имею никакого права советовать, но тебе лучше быть сдержанней. Впрочем, — он грустно улыбнулся, — то же самое я должен сказать и самому себе.

— Но пытаться измениться самому — это совсем не то, что стараться изменить весь мир вокруг.

— Мир изменить проще, — улыбнулся Аль, а потом вздохнул: ему стало легче от того, что рядом был кто-то, способный его понять. Пусть не во всем, но хоть в чем-то. Порой достаточно и этого.

Его взгляд скользил по зимнему лесу. В ярких лучах полуденного солнца снег искрился, переливаясь всеми цветами радуги, заставляя щурить глаза.

Нет, ему не хотелось изменять этот мир.