По ту сторону гор

— Да-а, — оглядевшись вокруг, протянул Лот. — Давненько здесь никто не останавливался.

— Ну и боги с ними, — проворчал Аль. Пробившись сквозь паутину, которая умудрилась намотаться не только на его руки, но и на голову, слепя глаза и противно щекоча лицо, он добрался до лавки, прибитой к стене возле оконца, сел на нее и, вытянув ноги, блаженно закрыл глаза. — А когда не видишь всего этого убожества, много лучше. Можно даже представить себе, что сидишь дома…

— А я и видя могу представить, — плюхнувшись с ним рядом, проговорил Лот. — У нас дома был похожий чердак. Там тоже никто никогда не бывал. Хранился всякий никому не нужный хлам. И меня запирали, когда я слишком уж сильно провинился… — он вдруг ухмыльнулся, — только родители не знали, что мне даже нравилось сидеть на чердаке. Из оконца было видно далеко-далеко… А еще ко мне прилетали птицы. Я скармливал им весь свой хлеб. Сам потом сидел голодным, но это неважно. Главное, потом, когда птицы улетали, мне казалось, что они брали частицу меня с собой, что моя душа путешествовала с ними, любуясь на мир из поднебесья. И это было… Просто здорово.

— А ты такой же мечтатель, как и я, — Аль взглянул на приятеля с удивлением. Как могло случиться, что он не обнаружил этого прежде? Ведь они странствовали вместе не один день. С одной стороны, это открытие несколько раздосадовало юношу, которому всегда хотелось быть единственным и неповторимым, с другой — он обрадовался тому, что, возможно, нашел человека, способного его понять. Впрочем, уже спустя несколько мгновений радость поугасла, ведь царевича влекла не дорога сама по себе, а цель, которую он надеялся достичь в конце пути — встреча с богом дня. Если бы его можно было вызвать, словно духа, он бы так и сделал, не утруждая себя попытками пересечь целый свет. Если быть до конца искренним, Алиору не нравилось странствовать. Его тянуло к теплу домашнего очага, под сень прочной крыши, которая бы защищала от непогоды.

И прозвучавшие вслед за этим слова Лота стали лишь подтверждением тому:

— Нет, я не мечтатель. Я — бродяга. Мне нравится шагать по миру, просто идти, не важно, куда. И я не думаю о том, куда приду в конце пути. По мне, лучше бы он вообще никогда не кончался.

Аль понимающе кивнул. Да, разница действительно была огромной. Почти такой же, как боязнь столкнуться с оборотнями и страх встретить разбойников.

Какое-то время они молчали. Потом Лот закутавшись в свой плащ, отодвинулся в угол:

— Давай спать. Темнеет уж.

Действительно, за окном начала сгущаться тишина.

Ночь спускалась на землю стремительно быстро, как нетерпеливый наследник, спешивший заявить свои права на имущество, не испытывая ни тени сожаления по поводу смерти минувшего, не примеряя на себя подобную судьбу, заглядывая в будущее, а лишь наслаждаясь мгновеньями настоящего, мечтая увеличить их число до бесконечности.

Костер заката, едва успев разгореться, угас, оставив лишь слабо тлевшие угольки на самой границе неба и земли. Скользнувшие по миру длинношеие рыжеволосые тени исчезли, слившись с темнотой.

Высокое небо было так глубоко, что в его черноте терялся свет неспешно распускавшихся цветов созвездий. Тишину наполнил не прекращавшийся ни на миг раскатистый стрекот сверчков и протяжный монотонный писк комаров.

— Черные духи, — выругался, хлопнув себя по щеке Лот. — Вот настоящие кровопийцы! Откуда только налетели? Ведь весь день не было ни видно, ни слышно. И вот вам, пожалуйста! — в полусне проворчал он, а затем, заворочался, освобождая кусок плаща, которым накрылся с головой, скрываясь от комаров.

Должно быть, ему удалось от них отделаться. Во всяком случае, спустя несколько мгновений все звуки ночи заглушил громкий храп.

Алиор тоже закутался в плащ, но не столько прячась от комаров, которые были способны досадить кому угодно, даже каменную статую выводя из себя, сколько стремясь согреться. Ночь принесла с собой прохладу, которая, посреди летнего тепла, продирала до костей, кусаясь сильнее, чем морозы в заснеженных горах.

"Вот странное дело, — это казалось страннику удивительным, как и все, не имевшее объяснения. — Казалось бы, там мы должны были замерзнуть. И зимняя одежда не помогла бы. Потому что рассчитана совсем не на такую злую зиму. А здесь, посреди лета… И днем не было жарко. Теперь же вовсе зябко, — он поежился, поплотнее запахивая плащ. — Непонятно…"

Сон никак не шел к нему. В голове, как пчелы, роились мысли, одна острее другой. Воспоминания о разбойниках перемежались мыслями о повелителе ночи и его черных слугах. А еще брат с его стремлением во что бы то ни стало вернуться.