По ту сторону грусти (СИ)

И тусклый, тончайший золотой обрывок был подхвачен, она крепко его держала и вокруг него наговаривала всё положенное:

- Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое...

Забывая о слабости и точно заново припоминая движения вместе со словами, Алеся выпрямлялась. Она сделала первый шаг, неверный, слабый, за ним другой - и медленно пошла к алтарю.

В тот момент она видела себя со стороны, как в кино: высокая и бледная, порывисто-стройная фигура в чёрном глухом мундире.

У неё многое сливалось перед глазами из-за мигавшего роя свечей, но Алеся всё равно заметила: одна из них, что колыхалась у правого плеча, почему-то не зажжена. Алеся протянула за ней руку и бережно сжала в пальцах, как стебель хрупкого цветка. Она не особенно понимала, что с ней делать, было боязно ловить другую и зажигать от её пламени: взятую свечу Алеся опасалась поломать. И немного растерянно, но с робкой надеждой глядела на неё. И наконец фитилёк расцвёл янтарным огнём.

Сердце забилось чаще. В волнении Алеся подошла к алтарным ступеням и увидела, что перед нею что-то лежит. Она различила до боли знакомые очертания: длинный, холодно сияющий клинок, крестовина с чуть приподнятыми дужками и скромное навершие; красное поле, на нём серебристый шестиугольный крест. Её меч и щит.

И что-то разом всколыхнулось, она поразилась: вот ведь оружие её борьбы и протеста. Вот её революция. Её мощь. Каким примитивным и самоубийственным суждением надо обладать, чтобы не разглядеть истины и переметнуться за баррикады...

Ей снова пришлось отказаться от тяги к называнию. Потому что разыгравшееся в её уме и душе было невыразимо, и совсем не радостно, но прекрасно - и так же сложно, как россыпь и поток бесчисленных органных нот. Алеся стояла, держа у груди зажжённую свечу и - нет, не думала. Она звучала. Это была мелодия страдания и искупления и свободы, дарованной тогда, когда от неё отказался.

Опомнившись, Алеся вздохнула и подумала, что сейчас ей только это и нужно - пропускать через себя поток. А безупречнейший анализ стоит оставить на потом. Пока же она произнесла самое простое, что пришло ей в голову:

- Боже, помоги мне сделать всё, как надо.

И отпустила свечу. Тепло мерцая меж других огней, она медленным корабликом поплыла к распятию.

Потом оставалось очевидное: Алеся подошла и подобрала своё оружие. И снова удивилась, что оно так легко для неё, хотя на самом деле должно бы оттянуть руки. Ей показалось, что в храме стало светлее: она теперь различала и нефы, и ряды скамей, когда шла к выходу. И двери сами распахнулись перед ней, и в лицо хлынул тёплый, шумный, пахнущий воском и ладаном свет...

Глава двадцать третья

Последние встречи

- Да вы вообще стыд потеряли?! Кто же спит во время мессы! Вот бесстыдница, вот... вот... иди в другое место, если не проспалась!

Старушке не хватало слов от возмущения, она трясла пронафталиненной шляпкой и чуть не клацала узкими вставными зубами. На неё укоризненно шикали с соседних мест.

Алеся удивилась, насколько безболезненным было возвращение от такого глубинного, поразительного видения. Если не считать мелкой яростной тряски за локоть. Ох, да. Церковные бабки - они везде одинаковые. Что в виленском барокко, что средь византийского золота, не говоря уж о параллельных мирах.

А злиться почему-то не хотелось. Насколько мелочны были эти вздорные приставания (да, а почему старушке не пришло в голову, что Алесе плохо, что она больна?) - и они не могли иметь никакого значения. Тучи булавочных стрел даже не отскакивали - они скользили по её душе и осыпались мимо.

Алеся ответила широчайшей, светлейшей улыбкой (вот, наверное, издевательски вышло), молча встала и направилась к дверям. Хотя служба ещё не кончилась. Удивительно, ведь там - во внутренней обители - Алеся прожила свою маленькую вечность.

Она снова испытала дежа вю, но без буквальности. Старая улица обретала сходство с акварелями минских художников - они были обычными, эти акварели, но милыми, ничуть не пошлыми, очень всегда просились и в кафе, и в учительскую, и на стену в гостиной, да-да, лучше всего над пианино. Приглушённые оттенки осенней сепии. Дивное, чисто сезонное сочетание прозрачности и насыщенности. Влажность - печальная и растроганная, словно не от мороси, а от полонеза Огинского, сама собой проступившая.

А она этого так давно не замечала. И перемены не бросались в глаза, и краски. Боже, вот уж действительно нездоровье, если она утратила свою чуткость и способность видеть. Нехорошо, когда взгляд - только внутрь. А сколько всего красивого, даже ничуть не связанного с её личными переживаниями. Просто грустного и прекрасного.

Что-то нарушало пейзаж. Наверное, одно лишь цветовое пятнышко: аметистово-сиреневый среди серого, рыжеватого, антрацитного, чёрного, умбры.

- Эй, Алеся!

- Лора!

Она сбежала со ступеней храма и обняла подругу.

- Да вы что, сговорились, что ли?!

- У меня получилось! Нарочно причём! Сознательно!

- Блин, да это дурдом! Я с ума сойду!

- Я ощутила сигнал, что с тобой какая-то беда.

- Ну точно, это заговор!