— В Рагране я хотела начать новую жизнь. Я хотела просто жить, спокойно выносить и родить своего малыша, увидеть его первую улыбку, подержать на руках — тогда как его отец счел меня недостойной быть матерью и прислал ко мне тех, кто должен был принудительно вывезти меня в Ферверн. Мне помогли этого избежать, но у этой помощи была своя причина.
Если бы я не знал, что это невозможно — на мне с детства не работает никакое ментальное воздействие — то подумал бы, что это именно оно. Иначе объяснить то, что я не могу отвести взгляда от ее глаз, было сложно. Впрочем, уже в следующий миг у меня получилось: Лаура неосознанным жестом поправила волосы, и взгляд скользнул за тонкими пальцами, которые она сцепила на столике-подставке, вмонтированном в подлокотник больничной койки.
— Спецслужбам Раграна было выгодно держать меня при себе, когда они узнали о моем положении. Они убили девушку, которая могла выдать мое состояние — ее звали Лари Эрро, и у нее была своя студия танцев. Когда власти Раграна решили, что им выгодно отдать меня в Ферверн, мне снова помогли бежать — на этот раз в Аронгару. Чтобы на следующий день прийти за мной с целью уничтожить меня и мою Льдинку. Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни.
«Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни».
В этих простых словах не было драмы или надрыва, да по большому счету, в них не было вообще ничего, за что можно зацепиться — и именно этим они цепляли. Спокойствием, уверенностью и простой незамысловатой искренностью признания в любви тому, кто еще не родился.
— Сейчас я нахожусь в закрытой клинике, и мне предлагают инсценировать собственную смерть, чтобы избежать международного конфликта. Я не хочу международного конфликта. Я не хочу больше жертв. Я беременна первенцем главы Ферверна, и у меня хотят отнять мою жизнь и моего ребенка. Поэтому я сейчас обращаюсь ко всем, кто меня видит и слышит. Ко всем, кто только готовится стать матерью или отцом, или уже стал. Я просто хочу жить и растить свою дочь. Помогите мне избежать участи безвольной куклы политических интриг.
Пламя в моей крови перестало жечь, и неудивительно: сейчас оно кристаллизовалось льдом, застывая прямо в венах. Хорошо, потому что то живое, что было во мне несколько секунд назад, сейчас способно было уничтожить не только Зинспридское побережье, но и изрезать весь город льдами и снегом.
— Помогите мне вернуть мою жизнь и свободу. Поддержите меня в сети — чем больше людей узнает правду, тем больше шансов, что меня и Льдинку не разлучат. Я отправляю это видео, и я не знаю, сколько оно просуществует. Но надеюсь, достаточно, чтобы мою историю узнал мир.
Лаура потянулась вперед, и выключила камеру, но даже в черном прямоугольнике, который сейчас перечеркнул дисплей, я по-прежнему видел ее лицо.
А вот мое, судя по всему, было страшным, потому что Юргарн Хэдфенгер — стоило мне к нему повернуться, отпрянул, наткнулся на кресло и только чудом, уцепившись за спинку, не свалился в него.
— Торн…
— Собирайся, — очень спокойно сказал я. — Ты возвращаешься в Ферверн.
— Ты не имеешь пр…
Я вплотную шагнул к нему, и его голос оборвался.
— Ты поедешь в Ферверн. Ты и твоя семья. Поедете по своей воле или под арестом. Решать тебе. Роудхорн, — я коснулся наушника, — проследите за тем, чтобы семья Юрграна Хэдфенгера через час была в Хайрмарге.
— Я вам не потребуюсь на месте? — спросил он, стоило мне выйти за дверь.
— Нет, я все решу сам. Уверен, что ты отбирал лучших из лучших.
Сопровождению, которое выдвинулось за мной, сейчас приходилось прикладывать все усилия, чтобы не отставать. Я бы очень хотел, чтобы во мне оставался только вымораживающий сердце лед, под которым я принимал решения, но каждый раз когда в сознании звучали ее слова: «Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни», — что-то внутри трескалось.
Опасно.
Как бегущая по леднику трещина способна привести к катастрофе, то же самое сейчас происходило со мной.
Какой нужно быть продуманной, чтобы озвучить сейчас все то, что я слышал? Между делом ввернув фразу: «Так я называю ту, кого уже сейчас люблю больше жизни».
Или не продуманной, а отчаянной. Отчаявшейся.
Отчаявшейся настолько, чтобы разом бросить вызов всем.
Как бы там ни было, сейчас я не мог позволить себе об этом думать, равно как и снова, раз за разом, впитывать отрезвляющий яд тихих слов.
Перелеты до и от телепорта для меня слились в какой-то единый смазанный фон, во время которого я общался то с Роудхорном, то с Кадгаром (кажется, впервые со дня нашего знакомства мой невозмутимый пресс-секретарь был близок к тому, чтобы уволиться). Секретарь Халлорана бросилась мне наперерез, стоило мне появиться в приемной, а вальцгарды подобрались.
— Назад, — скомандовал я, и пламя приказа, ударив в сознание иртханов, заставило их расступиться.
— Ты что себе позволяешь? — Халлоран поднялся мне навстречу, и его пламя врезалось в мое с силой атакующего дракона.