По ту сторону нуля

– Вот и я говорю, – продолжил заложник, отметивший про себя: английский соглядатаев, похоже, достаточен, чтобы его насыщенную терминами речь понять. – Мир киношников – это жулье, паразитирующее на доверчивости неискушенной публики. Или возьмем серию «Эволюция Борна», где Мэтта Деймона заменил Джереми Реннер. Помните, как после двух атак беспилотников Джейсон, наконец, вспоминает о чипе-маячке, некогда ему вшитом Конторой. Так вот, скажу вам, как человек, сам чипированный, где у меня чип лично, я ни бум-бум. Во-первых, вживление было под полным наркозом, во-вторых, у тебя три-четыре ложных разреза, чтобы запутать носителя, да еще все скрыто искусной пластикой. Но главный обман Голливуда не в этом. У чипов нового поколения – двойная функция. Да, локация самого объекта, но не менее актуально – радиоактивное загрязнение среды, точнее, твоего непосредственного окружения. У русских, по крайней мере, так. Меня как-то в Польше уколотые сопляки прихватили – до сих пор не понял, зачем. Ведь и кредитки не было. Не забыть их вопли: то ли зажигательная малая ракета, то ли бомба… Право, лучше бы меня поджарило… До последнего вздоха не забыть…

Алекс осекся и в мгновение ока увял. Не вербально – всем своим массивным и разудалым естеством. Вклеившись взором в экран, словно вырезал себя из момента: мол, в моем хозяйстве переучет, не кантовать.

У коллег по видео сеансу тем временем наблюдалась резкая активизация образа. Лихорадочный блеск глаз, суетливость, не свойственная еще минуты назад, ерзания. Недолго, однако. Старший цербер резко выпрямился и, сигнализировав компаньону «принимай бразды», выскочил наружу, надевая на ходу «Аляску» и лыжную шапочку. Компаньон при этом диспозицию не поменял. Собственно, какая надобность? Браслеты-то на месте, а клиент и вовсе слился с матрасом. Похоже, подхватив от объекта минор, водитель ушел в себя, мрачнея.

Спустя полчаса старшой вернулся, внося сумятицу в пресную атмосферу, тон которой задавал самый идиотский боевик, когда-либо Алексом увиденный, но дивным образом сдвинувший для него ширму инфернальной неизвестности. Приказав компаньону одеваться, он расстегнул на Алексе наручники, после чего забросил их себе в карман. Зашарил по полу глазами, вгоняя компаньона и подопечного в смущение: собственно, что можно было на голом полу потерять? Этим интересом оказались ботинки Алекса, которые он предусмотрительно прислонил к печке для просушки. Открыв дверь, старшой выбросил их наружу. Не пустись он в объяснения, то, наверное, Алекса изрядно смутил.

– Послушай, ты какое-то время здесь поживешь. За тобой приедут, надеюсь, скоро. Шоссе отсюда километров двадцать пять. Но знай: даже в ботинках по заснеженным горам тебе не добраться. Забрал я обувь – чтобы искушения не было. Не с концами – она у Лукаса. Это ему я бросал – он снаружи. Лукас будет к тебе наведываться – провизия и питье. Одна беда: ни на одном языке, кроме финского, он не говорит. Надеюсь, объяснишься… В общем, полагаю, ты все понял правильно, – черты толкователя устава киднеппинга отяжелели, передавая горечь разочарования. Алекс невольно съежился. Когда же морок соприкосновения с потусторонним улетучился, он обнаружил себя в гордом одиночестве в центре помещения, в котором будто прожил половину суток, но по ощущениям совершенно незнакомого. Может, потому, что до конца дня его не покидало ощущение, что он заново родился.

Алекс пробыл в кататоническом провисе некоторое время и, должно быть, притомившись, по-стариковски пошаркал к креслу. Но, усевшись, кардинальной смены образа не претерпел, транслируя вялость чувств и мысли. Он не представлял, куда прерывистая его драмы заведет, хотя и отдавал себе отчет: фаза кризиса миновала. Ему даже перехотелось узнать, в какой очаг людских коллизий его занесло. Зато нечто толкало смаковать одиночество, отгораживаясь от всего и вся. Впрочем, никто на оное и не покушался. То ли в силу дефицита среды общения, то ли по иной причине.

Наконец из своего погружения он вынырнул, переродившись. Пусть с опозданием, но его настигло: он не только построил дом, посадил дерево и написал книгу – обрел куда большее. Бросив вызов бренности бытия, на бесконечности крутых виражей удержался. То был суперприз, которым его наградило Время, в очередной раз продлившее с ним контракт.

***

(На следующий день) 1 апреля 2020 г. Собачья ферма, район Вуокатти, Финляндия

Алексу катило – мысли и слова кружили танец сочинителя с тех пор, как он вчера обнаружил в письменном столе толстую тетрадь в линейку с ручкой.

Если живописание своей Одиссеи он начал в декабре восемнадцатого, в общем-то, от нечего делать, разнообразя одиночество, то сей момент, вернувшись к начинанию, был ведом иным – музой. Ему это до чертиков нравилось, невзирая на утерю не менее трети сюжета, который восстановлению не подлежал. Ибо пролог сочинялся по следам событийного уникума, вбирая его токи, ароматы, энергетику. Такое едва ли поддавалось реставрации, хотя бы в силу его возраста.