По ту сторону нуля

Алекс как-то предложил Борису, пресс-секретарю подполья (как он его про себя величал), выкрасть его комп у кремлевских, но тот сделал вид, что такого вопроса и не прозвучало. Должно быть, посчитал, что даже аналитиками мечтать не вредно…

Между тем с момента его «заезда» в бункер-гостиницу на литературный труд времени у Алекса не оставалось. Засосала разработка и огранка политтехнологий, которые он прежде только комментировал. Оказалось, его подход к прикладной политике идеально вписывался в тактико-стратегические устремления подполья. В какой-то момент своего сотрудничества с заговором он сообразил: его идеологическая близость к их политической программе – одно из главных соображений, стоявших за его похищением. Крючок манипулирования президентом, кем он в какой-то мере был, – соображение факультативного свойства.

Инструментарий политического закулисья, в который он погрузился с головой, удачно сочетался с функцией арбитра подполья – весьма затратное по времени, но невероятно увлекательное занятие. Особенно с учетом анонимного «судопроизводства», когда фабула конфликта подается в полутонах и обезличена, при этом суть события как на ладони.

Подполье нахваливало Алекса Куршина, не столько пришедшегося ему ко двору, сколько привнесшего в их ряды особого засола радикализм, который базировался на взаимодействии двух начал – выверенного анализа и беспримерной дерзости.

Между тем за минувшие сутки Алекс перевоплотился – из сухого аналитика и политтехнолога в одухотворенного, преданного призванию литератора. Того, кто пройдя все мыслимы университеты, испытал озарение, приоткрывшее перед ним: настоящее счастье – это не оглядываться на писанные и неписанные законы, тщась их приспособить, а скользить по склону воображения, расцвечивая по большей мере черно-белый мир. Стало быть, ради этого волшебного переворота стоило испить чашу Одиссеи до дна. Чтобы раз и навсегда определиться: гладкоствольных истин не бывает, самореализация мужчины – это коррида, не знающая сезонности и пауз. Такова цена просветления.

На гребне порыва ему захотелось невероятного: заиметь обратно свой компьютер, оставшийся в «Башне Федерации» и, должно быть, инвентаризованный в рамках расследования неудавшейся попытки его похищения. А вместе с ним и первую часть романа, который ему сей момент до скрежета зубов захотелось дописать.

Он понимал, что успех такого предприятия равносилен снятию грифа секретности с убийства Джона Кеннеди, но нечто ему подсказывало: шансы есть, хоть и небольшие.

Тут ему вспомнился Николай Бондарев. Скорее всего, потому, что он, младший чин АП, сулил шансы установления с ним телефонного контакта, правда, неизвестно какие. Прежде, однако, предстояло выкарабкаться из очередной в судьбе клетки…

Алексу казалось, что неким образом включился телевизор, привнесший новые звуки в округу. До недавних пор таежную тишину нарушал только собачий лай, хоть и спорадический. Он непроизвольно взглянул на экран, но ничего там не увидел. Не проживи он на ферме двое суток, то на шумы, ему казалось, двигателя, скорее всего, внимания не обратил. Мало ли какие в хозяйстве механизмы.

Двигатель затих, и вскоре зазвучали голоса, отсвечивавшие напряг, коллизию. Язык Алекс не определил, впрочем, нечто отдаленное, будто ассоциировавшееся с его воинской службой, промелькнуло.

Алекс похолодел, с некоторой задержкой сообразив, что его похищение, хоть и взяло вчера отгул, но безболезненно рассосаться не могло. Пехоту похищения он вчера с панталыку сбил, но чудодейственная вольная – откуда той взяться?. Не для того несколько звеньев киднеппинга собой рисковали. Да и рывок охранников бегством не назовешь, по факту, он по-прежнему изолирован – без спецтранспорта отсюда не выехать. Только, как объяснить волнение речи пришельцев, взбудоражившее атмосферу?

Заложник приоткрыл входную дверь и сразу соприкоснулся с переменой демографии: у входа на ферму – квинтет явно нетривиальных личностей, взявших хозяина фермы в кольцо. Четверо – ярко выраженные иранцы, замыкающий пятерку – скандинав. Все гости умеющие и, казалось, любящие за себя постоять. Скандинав, похоже, за переводчика – иранцы то и дело посматривают на него, ведущего с хозяином фермы диалог. Иранец лет пятидесяти, будто старший по статусу, озадачивает скандинава вопросами, которые тот переводит допрашиваемому, отталкиваясь от растерянного, если не потерянного вида последнего.

Тут собачник живо жестикулирует в сторону гостевого домика, обители Алекса. Взгляды визитеров (некоторые, развернувшись) устремляются туда же и… натыкаются, должно быть, на объект их интереса, выглядывающего в приоткрытую дверь.

Опешив, Алекс дверь захлопнул, но спустя считаные секунды предпринял нечто вразрез ожидаемому – объявился на крыльце в одних носках, похоже, в намерении выказать почтение посланцам то ли Дьявола, то ли Госпожи Удачи, на тот момент на полпути к домику.