По ту сторону от тебя (СИ)

— Родители, — по сложившейся традиции повторил за мной Новгородцев, казалось, совсем не удивлённый моим любопытством. Без лишних слов мы оба понимали, что в виду я имела его приёмную семью.— Родители — они классные.

Проговорил он с теплотой и замолчал. Я подождала какое-то время, после чего решила возмутиться, тыкнув его в бок:

— И это всё? Я тут, значит, ему по ночам едва не всю свою биографию рассказала…

Он усмехнулся, но как-то невесело.

— А что тебе интересно? Ты спрашивай, я расскажу.

За эти дни меня не раз посещало ощущение, что я словно имею дело с двумя Глебами. Один из них словоохотлив и открыт, а из другого всё время приходилось что-то доставать клещами, ибо открывать свои тайны первым он не желал.

Впрочем, вполне вероятно, что и я демонстрировала что-то подобное…

— Э-э-э, сколько им лет? Чем они занимаются? — спросила первые банальности, пришедшие мне на ум.

Новгородцев задумчиво почесал нос.

— Им около пятидесяти… Плюс-минус.

— Ты прямо мистер Конкретика.

— Знаю, — короткий смешок. — Мама в прошлом повар, очень крутой повар. Но она давно не работает. Сейчас у неё новая страсть — садоводство. Они с отцом живут в пригороде, и мама разбила там целый цветник. Одних роз там только видов… двадцать.

— Ух ты. А папа?

— А папа у меня учёный. Самый настоящий. Академик наук. Он даже выглядит как Шурик из фильма — этакий заучка в очках. Но, клянусь, это один из умнейших людей, которых я когда-либо встречал.

— Ничего себе, — искренне восхитилась я. — А какая у него область наук?

— Физик-ядерщик, — с неприкрытым самодовольством ответил он, вызвав очередную мою восхищённую реакцию:

— Обалдеть! Никогда вживую не встречала физиков-ядерщиков, тем более академиков наук.

— Зато я в своё время с лихвой их повидал — и академиков, и член-корреспондентов…

Я не удержалась и в очередной раз толкнула его в бок.

— Я смотрю, кто-то продолжает хвастаться?

— Хвастаться? — насмешливо сморщился он. — Как можно?! Куда уж нам до вас, рестораторов…

Шутки я не поняла.

— Это намёк? — настала моя очередь выразительно выгибать брови.

Глеб задумчиво нахмурился, после чего тряхнул головой.

— Не обращай внимания, у меня порой… проблемы с логикой.

— Не верю, — как можно более расслабленно констатировала я, но получилось всё равно… напряжённо.

Мужчина рядом со мной почесал кончик носа, после чего буквально выбил из под меня землю, неожиданно признавшись:

— Я не хочу тебе делать больно.

Мой рот открылся сам собой, но вот нужные слова никак не находились. Отчего-то стало очень тревожно. Я даже поёжилась.

— А… а… а что, есть то, чего мне стоит опасаться?

— Всегда есть, — впервые Глеб предстал передо мной столь мрачным. — На будущее: тебе следует быть осторожнее.

— Если продолжишь в том же тоне, я решу, что ты маньяк.

— А если правда маньяк? — зловещим тихим голосом спросил Новгородцев, заставив моё сердце уйти в пятки, и молниеносно рванул ко мне, схватив мою коленку, повалил меня на крыльцо и принялся… щекотать. Я закричала. Сначала нервно, потом истерично, а потом… а потом залилась громким смехом.

— Дурак, — со слезами на глазах фыркнула я. — Напугал!

И от души треснула его по спине.

Глеб сегодня был порывист и переменчив, ибо уже в следующий момент он прижал меня к себе, чтобы шепнуть на ухо:

— Всё, что тебе нужно знать обо мне, это то, что ты мне безумно нравишься. Настолько, что я уже третий день творю всякую хрень и ничего не могу с этим сделать.

— Это не сильно успокаивает, — замечание получилось с привкусом горечи.

— Знаю, прости меня. Обещаю, что как только я… как только мы оба будем готовы к этому, я сам всё тебе расскажу.

— Нужно ли понимать твои слова как… предложение дальнейшего будущего?

— Нужно понимать мои слова как попытку остаться в настоящем.

***

Остаток вечера мы провели в огромной кедровой бочке, наполненной горячей водой с разными травами и ароматными маслами. Много целовались, обменивались чувственными ласками, с неким надрывом заново исследуя и открывая тела друг друга. Движения были нетерпеливыми и томительно неспешными. Я и не догадывалась до сегодняшней ночи, что умею быть настолько бесстыдно раскрепощённой. Глеб оставался мрачным, что придавало происходящему некий налёт драматизма и невольно наводило на мысль, что эта ночь всё-таки последняя между нами. Из-за этого внутри меня всё начинало сжиматься в тугой узел, но я всеми силами гнала эти мысли от себя, стараясь быть верной указанию Новгородцева «оставаться в настоящем».

***

Уже когда мы перебрались в кровать, истомлённые и обессилевшие, а за окном начинало светать, Новгородцев задал самый неподходящий моменту вопрос:

— Так что стало с твоей мамой? Ты так и не дорассказала.

Сегодня говорить было куда проще, словно трещащее по швам «сейчас» затмевало собой любые разочарования прошлого.