По ту сторону от тебя (СИ)

Между нами повисла неловкая пауза. Мама завозилась на постели, пытаясь принять более вертикальное положение, я было кинулась ей помогать, но растерялась и нелепо отступила назад.

Наконец, Элина сидела на кровати, а я опустилась на уже облюбованный мною стул. Наши глаза оказались на одном уровне. Ощущение было такое, словно взгляд — это единственное, что осталось неизменным от моей мамы, от того, какой я её помнила. Будто взрыв из прошлого. Сколько раз в детстве она смотрела на меня вот так — с теплом, нежностью и едва уловимой снисходительностью. Вот только раньше это воспринималось как что-то само собой разумеющееся, а сейчас вызывало целый сноп эмоциональных искр, где одно чувство непременно противоречило другому.

— Ты приехала, — мать первая нарушила тишину.

— Я же обещала, — повела плечом, пытаясь изобразить пустяшность своего поступка, из последних сил играя в безразличие.

Элина мягко кивнула головой, и мне показалось, что сейчас она видела меня насквозь.

Мы помолчали ещё немного. Я отчаянно подбирала слова, чтобы признаться, что ничем не смогу ей помочь, но те никак не желали находиться.

Мама вновь заговорила первая:

— Знаешь, больше всего на свете я боялась, что уйду из этого мира, так и не увидевшись с тобой вновь.

Её неожиданное признание пробрало меня до костей. Стало холодно, в нелепом желании согреться обняла себя за плечи.

— Но и попыток со мной увидеться ты не предпринимала, — я не хотела нападать, не хотела обвинять — какой смысл добивать лежащего? — но и смолчать у меня тоже не получилось. Потому что я честно хотела понять, хотела — и не понимала.

— Не предпринимала, — согласилась госпожа Бауэр. — И наверное, никогда бы не решилась.

— Тебе настолько было неприятно видеть меня?!

Она задумчиво провела высохшей ладонью по губам.

— Мне было нелегко видеть тебя, да.

Во мне всё натянулось как тетива, болезненно срезонировав по всему телу. Но прежде чем я успела прошептать своё «почему», она продолжила:

— Кир, я правда не знаю, как объяснить тебе случившееся так, чтобы это не выглядело как оправдания. Потому что оправдаться мне нечем. Ты когда-нибудь совершала в своей жизни такие поступки, за которые тебе было бы безумно стыдно, но и поступить по-другому ты тоже не могла?

Задумалась, судорожно стараясь прошерстить в голове ленту своей жизни. На ум, как назло, не шло ничего, кроме той злосчастной встречи в сквере. Ну ещё где-то там на задворках памяти то и дело всплывал образ Новгородцева.

— Хотя нет, вру, — горько усмехнулась родительница, — по-другому тоже можно было. Можно было попробовать быть честной по отношению к твоему отцу, сказать Юре сразу всё как было.

— Что ты влюбилась?

Мама кратко кивнула головой.

— Что влюбилась, да.

Мне понадобилось время обдумать её слова, после чего я задала один из самых волновавших меня вопросов:

— А ты когда-нибудь любила папу?

В мамином лице ничего не изменилось, но интуитивно, каким-то шестым чувством, я уловила, что говорить ей не хочется. Можно было пойти на попятную, но я неожиданно решила проявить упорство:

— Я помню вас. Вы жили хорошо. У вас не было скандалов, всё было… — долго искала нужное слово, пока не выпалила: — спокойно.

Сказала и поняла, что моя догадка была верна. Спокойствие вряд ли является прямым синонимом любви.

— Не знаю, — в итоге призналась мать. — Не знаю. Я благодарна Юре за многое, в первую очередь — за тебя, но дальше… дальше всё очень сложно. Времена были сложные.

— Не понимаю.

Женщина напротив меня тяжело вздохнула.

— Это были девяностые, и тогда спокойствие и стабильность казались залогом счастливой жизни, уж слишком тревожно было в нашей стране. А твой папа… он был очень настойчив, он так упорно добивался меня, что отказать ему было практически невозможно.

— Ты была счастлива с ним?

— Поначалу я думала, что да. Но я особо и не задумывалась об этом. Мы слишком были заняты выживанием, чтобы рефлексировать. К тому же у меня на руках была маленькая ты, и этого казалось достаточно.

— А потом ты встретила этого своего академика?

Голос мой звучал зло и обиженно, в какой-то момент я даже перестала следить за тем, что и как говорю.

— Не совсем, — мама покачала головой. — Там вообще всё сошлось. Ты подросла, начала жить своей интересной подростковой жизнью, дела в кафе наладились, жизнь стала… безопаснее, что ли. Не приходилось больше переживать о завтрашнем дне… И вот тогда меня действительно впервые посетила мысль, а что же творится в нашей семье.

— И что же творилось в нашей семье?

— Ничего. Ничего не творилось. Был твой отец, который всегда знал, как лучше, и шёл напролом. У Юры были грандиозные планы на эту жизнь. Он хотел строить бизнес, хотел больших денег и был готов поставить на это всего себя.

— И у него получилось.

— Получилось, — не стали спорить со мной. — Но мне ничего из этого не было нужно. Я вообще боялась высовываться выше. По телевизору каждый день показывали, как кого-нибудь похищают или убивают. Мне вполне хватало нашей кафешки и нашего маленького мирка.

— Ты говорила об этом папе?