– То есть ты не позволишь мне писать и звонить? – Он поднимается на ноги, и теперь возвышается надо мной. Мой первый… любимый, вынувший из меня душу, предавший, разбивший сердце. Почему я не могу злиться на него? Почему не могу сказать нет?
– Если это все, что ты хочешь… – пробормотала я. Тень триумфальной улыбки мелькнула в зеленых глазах Марка.
– Я хочу много больше, но этого будет достаточно, – нахально заявляет он. – Не злись, пожалуйста… – заранее извиняется Марк и, наклоняясь, снова целует меня в губы. И прежде чем я успеваю возмутиться, отрывается, нежно пробежав пальцами по моим губам большим пальцем.
– Это еще не конец, Джульетта. Ты и сама это понимаешь, – шепчет он, делая шаг назад, он пятится к двери, глядя мне в глаза. – До встречи, Джульетта.
– Ты такой …, – возмущенно начинаю я.
– Классный? Я тоже люблю тебя, малышка, – и он уходит, хлопнув дверью.
Закрывая глаза, в изнеможении откидываюсь на подушки. Моя собственная реакция не поддается объяснению. Я должна злиться, но я улыбаюсь. Как последняя дура.
Марк
Я стремительно иду по коридору, мучительно пытаясь вспомнить, где выход из этой чертовой больницы. Мою спину обжигает взгляд адвоката, которому вряд ли пришлось по вкусу то, как я вылетел из палаты Маши и, не бросив ему даже вежливого «пока», умчался прочь. Мне плевать, если честно. Этот Солнцев может думать обо мне все, что угодно. Правды все равно не узнает…. Правды даже я не знаю.
Оказавшись на улице, я вдыхаю относительно свежий воздух, пытаясь привести в порядок мысли. В голове полный сумбур. Меня словно катком переехало. Сам от себя подобного не ожидал.
Что я делал? Что говорил? О чем думал? Маша решит, что я полный придурок. И будет права.
О, черт. Мне стыдно, и в тоже время все мои клетки перенасыщены адреналином, от которого меня потрясывает. Пальцы, сжимающие сигарету, мелко дрожат. Сердце бьется в груди болезненно и гулко. Я вдыхаю никотин, чувствуя, как он обжигает легкие, наполняя их ядом, но не чувствую облегчения.
Зачем я приехал? Что ожидал найти? Слишком много эмоций для одних суток. Одна боль наслоилась на другую. Я неадекватен, не могу собраться, разложить мысли по полочкам, придав им порядок и цельность.
Одно я понимаю ясно и отчаянно, осознавая тщетность надежды… Я вернулся домой, чтобы столкнуться лицом к лицу не с одной потерей. Дважды… Я дважды опоздал.
И мне некого обвинить в этом, кроме себя самого.
Закрывая глаза, я вспоминаю тепло нежной кожи под моими пальцами, трепет губ, таких сладких, родных до боли, до сумасшедшей потребности держать ее, держать вечно в своих руках…. Что я натворил?
Как слепой, я бреду по улице, нуждаясь в одинокой длительной прогулке. Не могу я приехать домой в таком состоянии? Куда ни посмотрю, в глазах стоит только ее образ. Печальная, нежная, растерянная, бледная, маленькая, болезненно-хрупкая, словно потерявшаяся под больничными одеялами. Она как будто не выросла и ей по-прежнему шестнадцать. Жена, мать, я не могу… не представляю ее в этой роли, несмотря на то, что видел, кого она теперь любит. А Маша любит его – в этом нет сомнения. Я слишком хорошо помню, как горят ее глаза, когда она влюблена.
И я не могу ничего сделать, изменить или исправить. Слишком поздно. В ее глазах отражение другого мужчины, у нее семья, а я по-прежнему неудачник, который ищет свою свободу, свое место в мире.
Глава 17
Полтора года спустя. Лос-Анджелес.
Марк
Я попытался.